Он целыми днями решал, как быть и с неухоженностью армейских построек, и со слабостью материально-технической базы, и с постоянной нехваткой жилья, и с недостатком чистой воды, и с плохим электроснабжением. Часто он был вынужден разрешать жаркие конфликты между своими сотрудниками и Гровсом, которого даже с большим желанием нельзя было назвать дипломатом
[118]. Еще он занимался мелкими бунтами: «повстанцами» выступали жены ученых, которые стремились любой ценой улучшить свои жилищные условия. Расследование нескольких небольших нарушений вывело на чистую воду «Лачугу ЖАК» — процветающий бизнес, которым занимались несколько дамочек из Женского армейского корпуса
[119], оказывавших мужчинам с Холма интимные услуги за наличные деньги. Оппенгеймеру приходилось разбираться даже с совсем пустяковыми семейными неприятностями своих сотрудников. На Холме процветали романтические отношения, и Оппенгеймер часто присутствовал на случавшихся в итоге свадьбах, иногда выступая свидетелем, а как-то раз даже посаженым отцом.
Многие неприятности возникали из-за царившей в комплексе атмосферы концентрационного лагеря, в которой были вынуждены существовать ученые и их жены. Кроме ограды с охраняемыми воротами, окружавшей весь комплекс, внутри него была еще техзона, которая также охранялась. Гнетущую атмосферую старались разбавлять изрядными дозами алкоголя и юмора. При вводе в строй новой системы громкоговорящей связи репродукторы передавали исключительно: «Вернер Гейзенберг! Вернер Гейзенберг!» В подобном режиме репродукторы работали два дня, пока оператору не рассказали, что это была просто шутка.
Против параноидальной системы безопасности собственную войну вел Фейнман. Он и его жена Арлин, лечившаяся в больнице Альбукерке от туберкулеза, писали друг другу зашифрованные письма, пытаясь обмануть цензуру. Даже упоминание цензуры было подцензурным. Позже Фейнман рассказывал:
И вот присылают они мне уведомление, в котором говорится: «Пожалуйста, попросите свою супругу не упоминать в письмах о цензуре». Я пишу ей следующее письмо и начинаю его так: «Дорогая, меня попросили, чтобы я сообщил тебе, что ты не должна употреблять в письмах слово „цензура“». Пабам! — письмо ко мне возвращается! Но ведь я так и написал: «Пожалуйста, не употребляй слова „цензура“»! Как же еще мне было это сделать?!
Фейнман научился взламывать кодовые замки и открывать сейфы. Физики и математики обычно запирали свои сейфы с помощью комбинаций цифр, которые легко могли вспомнить — например, простых математических констант таких как основание натурального логарифма е или значение числа к. Итак, он открывал сейфы коллег и оставлял им письма. Однажды Фейнман узнал, что рабочие проделали дыру в изгороди, окружавшей Лос-Аламос, чтобы не обходить каждый раз весь комплекс до самых ворот. Фейнман вылезал через эту дыру, а возвращался только через ворота, заставляя охранника ломать голову: как можно столько раз войти и ни разу не выйти? Его шутки превращались в анекдоты, которые рассказывались на многочисленных вечерах в доме у Оппенгеймеров и сдабривались легендарным (и убийственным) оппенгеймеровским коктейлем из водки и мартини.
И, конечно же, никто не предполагал, что одним из последствий исключительной изоляции Лос-Аламоса и весьма скромного набора развлечений станет локальный демографический взрыв. Оппенгеймеру только и оставалось, что доложить Гровсу: контроль рождаемости не входит в сферу ответственности научного руководителя. Правда, это заявление он сделал не без стеснения: Китти была беременна вторым ребенком.
Теллер обратил внимание на убедительный подход Оппенгеймера к работе еще со времен летней школы в Беркли, и тогда такой подход пришелся ему по вкусу. Однако разочарование, недовольство, досада изменили мнение Теллера. Со временем его стало возмущать политиканство Оппенгеймера. Это возмущение переросло в открытое столкновение.
Открытое столкновение
Теллер отправился в Лос-Аламос в апреле 1943 года, предполагая, что ему поручат основной объем работ по созданию термоядерной бомбы «Супер». В организационной структуре Лос-Аламоса, предложенной Оппенгеймером, присутствовал Отдел теоретических разработок, которым Роберт сначала предполагал руководить сам, но Раби переубедил его. Теллер участвовал в американской ядерной программе со дня ее основания, когда в августе 1939 года Эйнштейн послал письмо Рузвельту. Он видел себя крупнейшим физиком Лос-Аламоса. Возможно, поэтому он и полагал, что было бы логично поручить руководство Отделом теоретических разработок ему. Но по совету Раби Оппенгеймер назначил на эту должность Бете.
В мае 1943 года приоритеты рабочей программы Лос-Аламоса были пересмотрены, в результате сделали вывод, что, хотя лабораторные работы над проектом «Супер» и следует продолжить, эта задача вторична по сравнению с созданием атомного оружия, и решили ограничиться только теоретическим изучением термоядерной бомбы. Следующий пересмотр проблемы в феврале 1944 года привел ученых к мысли, что топливом для бомбы «Супер» должен быть тритий, производить же этот изотоп можно только в крупных ядерных реакторах, которые тогда еще строились в Хэнфорде. С другой стороны, для хэнфордского комплекса приоритетнее было производство плутония, а не трития. Работы над проектом «Супер» могли продолжаться лишь до тех пор, пока не мешали выполнению основной программы. Теллер чувствовал, что его хотят вывести из игры.
Он был склонен расценивать теорию физики деления ядра как пройденный этап, как проблему, в принципе уже решенную. Технические сложности, связанные с созданием действующей бомбы, были не той пищей, которой он желал для своего ума.
Зимой 1943 года из университета штата Висконсин в Лос-Аламос в группу Теллера перевели польского математика Станислава Улама. Теллер сразу же привлек его к работе над теоретическими аспектами бомбы «Супер». Фон Нейман впоследствии поручил Уламу исследование гидродинамических свойств имплозии. Теория процесса была относительно незамысловатой, а вычисления формы взрывной волны — очень сложны. Улам выбрал «грубую силу», применив для решения многочисленных задач машинные вычисления и используя проверенный метод проб и ошибок.
Когда Бете попросил Теллера поработать над этими расчетами, Теллер обиделся. Для такого отупляющего, дающего неточные результаты теоретического труда, был уверен Теллер, можно найти кого-нибудь другого. Расчеты виделись ему настолько сложными, что, полагал он, работу закончить в срок не удастся и хотя бы какой-то вклад в создание атомной бомбы сделать не получится. Поэтому Теллер отказался. «Хотя Ганс и не критиковал меня прямо, — позже писал он, — я знал, что он злится». В итоге Теллер ушел из отдела.
Оппенгеймер быстро успокоил его и уговорил остаться в Лос-Аламосе
[120]. Несмотря на жесточайший цейтнот, Оппенгеймер согласился на то, чтобы Теллер и его группа продолжили работу над теорией бомбы «Супер» и представляли Оппенгеймеру на изучение еженедельный отчет. У Роберта не было выбора: он очень ценил вклад Теллера и хотел сохранить этого ученого в лаборатории.
