Вместе с тем Каррель исповедовал весьма своеобразные взгляды и был приверженцем многочисленных предрассудков. Он считал, что солнечный свет оказывает неблагоприятное влияние на организм, и утверждал, что именно поэтому в тропических широтах, где солнце светит ярче всего, проживают самые отсталые народы. Он настаивал на том, чтобы в операционной все его помощники носили черные халаты и пользовались черными повязками. Он отказывался иметь дело с теми, кто не нравился ему с первого взгляда. Особенно печально прославился Каррель своими радикальными взглядами на евгенику. Он полагал, что людей с недостатками в физическом или умственном развитии «следует подвергать евгенической утилизации в газовых камерах». Такие люди, согласно его мнению, должны пожертвовать собой ради блага всего остального человечества. «В умах современного человека должна укорениться идея жертвенности, как проявления высшей социальной необходимости», – писал Каррель.
Свои взгляды, пусть и несколько непоследовательные, но в высшей степени откровенные, он изложил в книге 1935 года «Человек – это неизвестное», пользовавшейся популярностью в то время. «Почему мы сохраняем тех, кто не приносит никакой пользы, а один лишь вред? Тех, кто убивает, грабит с применением автоматических пистолетов или автоматов, похищает детей, лишает бедняков всех их сбережений, дурачит публику в важных вопросах, исходя из гуманности и экономических соображений следует подвергать эвтаназии в небольших учреждениях при помощи соответствующих газов. Такому же обращению ради всеобщего блага следует подвергать психически неполноценных, совершивших преступление».
Каррель считал, что решить многие проблемы человечества поможет «Высший совет врачей» (в качестве председателя которого он предлагал свою собственную кандидатуру). Главной целью такого совета должно было стать сохранение власти на Земле в руках «доминантной белой расы».
Как ни удивительно, но у идей Карреля поначалу находились довольно многочисленные поклонники. Послушать его лекцию в Нью-Йоркской академии медицины собралось пять тысяч человек, и все они сгрудились в аудитории, рассчитанной на семьсот слушателей. В особое восхищение пришел Линдберг. «Казалось, что нет пределов глубине и широте его мыслей», – восторгался он.
С подачи Карреля Линдберг заинтересовался созданием механизма, который бы позволял искусственным образом осуществлять жизнеобеспечение органов во время операций, и даже разработал инструмент под названием «перфузионная помпа» – «спиральную стеклянную трубу, похожую на кипятильник», как описывал его журнал «Тайм». По сути, это был усовершенствованный фильтр. На публике Каррель с удовольствием подтверждал, что помпа действительно была создана при участии Линдберга и что она представляет революционное достижение современной науки; очень удобным образом ее демонстрация совпала с публикацией книги «Человек – это неизвестное». «Тайм» опубликовал на обложке фотографию обоих мужчин с аппаратом между ними. «Перфузионная помпа» Линдберга, конечно, была примечательным устройством, но следует заметить, что она никогда не привлекла бы такого большого внимания, если бы ее изобрел кто-то другой. Она обладала незначительной практической пользой и не играла никакой роли в хирургии. Всего было произведено несколько перфузионных помп, и, скорее всего, ни одна из них не сохранилась даже до 1940 года.
Линдберга по-прежнему осаждали толпы, куда бы он ни пошел. Весной 1928 года он сел в самолет, чтобы немного полетать над аэродромом Кертисса. Был воскресный день, когда аэродром посещало много людей, желавших посмотреть на самолеты. Узнав о том, что здесь же находится Линдберг, на взлетную дорожку выбежало около двух тысяч человек. «В массовом буйстве», как писал «Тайм», две женщины получили травмы, несколько детей потеряли родителей, а остальные отделались синяками или порванной одеждой. Линдбергу пришлось скрываться в своем самолете четверть часа. Такова теперь была его жизнь. Даже когда они с Каррелем отправились в Копенгаген, чтобы продемонстрировать свою перфузионную помпу на научной конференции, полиции пришлось воздвигать баррикады для удержания толпы.
Уединиться нельзя было нигде. После бракосочетания в мае 1929 года Чарльз Линдберг и Энн Морроу отправились в морское свадебное путешествие у берегов штата Мэн на тридцативосьмифутовой яхте. На второй день они с негодованием следили за тем, как над ними летают самолеты с фотографами. Вскоре после этого их стал безжалостно преследовать катер с журналистами. «Целых восемь часов они беспрестанно кружили вокруг нашей яхты», – вспоминал впоследствии Линдберг, не скрывая своего раздражения.
Линдберги старались по мере сил вести нормальную жизнь. Чарльз устроился на службу в компании Transcontinental Air Transport (предшественницу TWA) и Pan Am. Все постепенно шло к тому, чтобы он занял один из руководящих постов, как их с Энн размеренную семейную жизнь прервало ужасное происшествие. В начале 1932 года через окно верхнего этажа в их дом близ Хоупвелла в Нью-Джерси пробрался некий злоумышленник, похитивший их малолетнего сына, Чарльза Огастеса-младшего. Несмотря на то, что родители выплатили выкуп в 50 тысяч долларов, через два месяца было найдено тело ребенка.
Но и в глубоком горе супруги Линдберг не могли найти уединения. Над их домом на низкой высоте постоянно летали самолеты, предлагавшие любому всего за два с половиной доллара посмотреть на известных людей. В морг в Трентоне каким-то образом проникли два фотографа, сделавшие фотографии мертвого ребенка. Эти фотографии были слишком мрачными для публикации в газетах, но их можно было купить с рук за пять долларов. Когда в городке Флемингтон в штате Нью-Джерси начался судебный процесс над предполагаемым преступником, немецким иммигрантом Бруно Ричардом Хауптманном, в первый же день в него приехали сто тысяч любопытных зевак. В феврале 1935 года Хауптманн был признан виновным и приговорен к казни. Палачом его был Роберт Дж. Эллиотт.
К тому времени Чарльз и Энн решили, что с них хватит жизни в Америке, и переехали в Европу, сначала в Кент в Англии, а потом на крошечный остров у северного побережья Бретани. На соседнем острове находился летний дом Алексиса Карреля и его жены. Линдберги много путешествовали по Европе, но чаще всего по Германии. В 1936 году Чарльз посетил Олимпийские игры в Берлине и остался чрезвычайно довольным приемом, устроенным ему нацистами. Позже он писал другу, что немцы «обладают благопристойностью и представлением о ценностях, далеко превосходящими наши» – довольно странное мнение о нацистской Германии того времени.
В 1938 году Линдберг принял орден Германского орла из рук Геринга, что многие американцы сочли возмутительным. Энн с горечью, и вполне обоснованно, утверждала, что это произошло во время официального обеда в посольстве США в Берлине, что Геринг был гостем американского правительства и что Линдберг не знал о предстоящем награждении. Да, все это было действительно так. Но, с другой стороны, он так и не вернул награду, даже после того как США объявили войну Германии.
Нет никаких доказательств, что Чарльз Линдберг когда-либо поддерживал зверства нацистов, но тот факт, что он их часто хвалил и оправдывал, говорит о многом. Они с Энн были поклонниками Адольфа Гитлера, и Энн описывала Гитлера, как «провидца, искренне желающего блага для своей страны». Линдберг называл Гитлера «несомненно великим человеком». Он признавал, что иногда фашисты демонстрируют склонность к фанатизму, но утверждал, что «многие из достижений Гитлера было бы невозможно осуществить без некоторой доли фанатизма».
