В это же время в Париже находились Чарльз Левин и Кларенс Чемберлин, но они, судя по всему, тоже не были настроены праздновать. Левин, запоздало осознав, насколько важно было произвести о себе благоприятное впечатление, пожертвовал 100 000 франков, или 4000 долларов, Французскому аэроклубу на постройку клубного здания в Ле-Бурже. Он также посетил мадам Нунжессер, которая начинала производить впечатление слегка сумасшедшей. Она до сих пор отказывалась признавать гибель своего сына и была уверена, что ее Чарльз вместе со своим товарищем плавают на спасательном плоту где-то в Северной Атлантике и питаются рыбой, которую ловят в ожидании проходящего мимо судна.
Левин предложил всем американским авиаторам возвращаться домой вместе на двух самолетах, но его предложение было отклонено, отчасти из-за того, что самолет Бэрда был сильно поврежден (он так никогда больше и не поднялся в воздух), отчасти из-за того, что лететь при встречном ветре было крайне рискованно, и отчасти из-за того, что никто не хотел иметь дело с Левином. Чемберлин решил, что с него хватит Европы (и, вероятно, Левина), и он сказал, что поплывет на «Левиафане» вместе с командой Бэрда. Левин пообещал заплатить Чемберлину 25 000 долларов за совместный полет, но в конечном счете заплатил менее половины этой суммы.
Через неделю после прилета во Францию экипаж Бэрда вернулся в Нормандию, в Ле-Туке, где отобедал с принцем Уэльским, а после поехал в Шербур, чтобы сесть на лайнер. В «Нью-Йорк таймс» вышел репортаж с заголовком в три строки и в пять тысяч слов объемом только о том, как они собирались в путь, как будто бы это тоже было великим достижением.
Затем в мире авиации наступило затишье. Пока команда Бэрда находилась в море, Линдберг сидел в доме на Лонг-Айленде и писал книгу «Мы», а Левин тратил время практически впустую и только иногда выступал с незначительными заявлениями. 12 июля впервые за шесть недель газета «Таймс» вышла без единой статьи об авиации. Но на первой странице была опубликована небольшая заметка, которая достойна упоминания.
Как сообщало агентство Ассошиэйтед Пресс, с аэродрома у озера Манитоба в Канаде вылетел самолет с целью произвести воздушную разведку для канадского правительства. На борту самолета присутствовали пилот, фотограф и геодезист. Погода стояла хорошая. Несколько свидетелей сообщили о том, что самолет поднялся примерно на две тысячи футов, как обычно, и вошел в облачную гряду. Когда же он вышел из облаков, то наблюдатели с ужасом увидели, как все три человека выпрыгнули из самолета и полетели к земле, навстречу неминуемой гибели. Что заставило их совершить этот роковой поступок, так и осталось неизвестным.
Главной новостью середины июля была новая волна жары, установившаяся на территории почти всей страны. 13 июля в четыре часа дня температура в Нью-Йорке поднялась до 91 градуса по Фаренгейту, а в других местах и до 100 градусов. К субботе 16 июля, как сообщалось, из-за жары в городе скончалось двадцать три человека, а всего на Восточном побережье – по меньшей мере шестьдесят. С полдюжины утонули, пытаясь найти прохладу в воде. Одним из тех, кому повезло избежать гибели, оказался восьмилетний мальчик по имени Лео Брозовски, которого нашли плывущим на камере покрышки в пяти милях от берега в Нижнем Нью-Йоркском заливе, на полпути от Стейтен-Айленда до Кинсберга в Нью-Джерси. Он провел на воде по меньшей мере пять часов, был полностью одет, вплоть до башмаков на ногах, и не мог объяснить, как оказался так далеко от берега. Врачи сказали, что он истощен, но жизни его ничто не угрожает.
16 июля после полудня начали сгущаться тучи; температура упала, но гроза принесла очередные бедствия. Из-за молний было отключено электричество в нескольких районах; молнии убили пару, укрывавшуюся от грозы под деревом на Стейтен-Айленде, и полицейского на улице в Бруклине. Железнодорожные пути, ведущие в Кони-Айленд, были затоплены, и пригородные поезда застряли вместе с людьми, возвращавшимися домой с пляжей. В Бруклине один двадцатисемилетний мужчина умудрился утонуть прямо в подвале своего дома, когда вода поднялась до шести футов над поверхностью земли.
Но самое худшее бедствие из-за аномальной жары произошло не на Восточном побережье, а на озере Мичиган у Чикаго. Примерно семьдесят пять человек, преимущественно женщины и дети, поднялись на борт прогулочного баркаса, чтобы немного проветриться и освежиться. Когда пошел ливень, пассажиры побежали на один борт, чтобы укрыться под навесом, но из-за этого баркас накренился и перевернулся. Всего утонули двадцать семь человек. Среди тех, кто бросился на помощь, был Джонни Вайсмюллер, еще не прославившийся как Тарзан из фильма, но уже завоевавший три золотые медали по плаванию на Олимпийских играх в Париже 1924 года. Он как раз оказался на пляже поблизости от перевернувшегося баркаса и, как сообщалось, доставил на берег много как выживших, так и утонувших.
«Левиафан» прибыл в Нью-Йорк 18 июля, в дождь и туман. Команду Бэрда и Кларенса Чемберлина доставили на яхту мэра «Маком», где они, к своему удивлению, встретили Чарльза Линдберга. Бэрд был явно растроган тем, что Линдберг приехал встретить их, но при этом он явно с облегчением узнал о том, что Линдберг не собирается присоединяться к ним на берегу. В конце концов, это был их день, и Бэрду не хотелось, чтобы другой известный авиатор отвлекал от них внимание. Линдберг же был рад, что внимание толпы хотя бы в этот день достанется кому-то другому.
По меркам Линдберга, можно было сказать, что встреча тогда выдалась не слишком торжественной, хотя виной тому могла быть и погода, а не только определенная усталость со стороны публики. Бэрда с товарищами и Чемберлином усадили в автомобиль с открытым верхом, чтобы проехать по Бродвею. К сожалению, едва они выехали, как небеса разверзлись, и тысячи зрителей побежали в укрытия. Бэрд с авиаторами промокли так, как будто бы добирались до берега вплавь. Для праздничной церемонии был установлен большой помост, но около сотни стульев для почетных гостей так и остались пустыми, а толпа не спешила выслушивать торжественные речи под проливным дождем.
Многих в то время занимала только одна мысль – прекратится ли дождь к началу поединка между Демпси и Шарки. К счастью, он прекратился. Несмотря на периодические раскаты грома, дождь больше не шел, и вторая половина дня 20 июля выдалась относительно прохладной и сухой. На стадионе «Янки-Стэдиум» собрались восемьдесят пять тысяч человек (больше, чем когда-либо посещали любой бейсбольный матч; для боксерского поединка пришлось установить несколько тысяч дополнительных сидений прямо на поле, несмотря на то, что вид оттуда был плохой); выручка от проданных билетов составила 1,25 миллиона долларов – рекорд для матча не за звание чемпиона. Среди зрителей были мэр Нью-Йорка Джимми Уокер, Франклин Делано Рузвельт, звезда вестернов Том Микс, издатель Бернар Макфадден и махараджа княжества Рутлам (или некто старательно выдававший себя за махараджу). Ричард Бэрд и Кларенс Чемберлин в толпе остались почти незамеченными.
Букмекеры ставили на Шарки в пропорции 6:5 – в основном, потому что ему было двадцать пять лет и он считался восходящей звездой, тогда как Демпси было тридцать два, и его слава, можно сказать, уже клонилась к закату. Джек Шарки родился в Бостоне, в семье иммигрантов из Литвы, подаривших ему недюжинную силу и с трудом произносимую фамилию. В официальных записях ее писали по-разному: Зухаускай, Зукаускас, Коккоски или Кукохсай, но потом он решил взять себе более привычный для уха американцев псевдоним. Имя «Джек» он выбрал в честь своего героя, Джека Демпси.
