– Нет, этот я считал. Я… ох, прости, Стив. Я попробую рассказать обо всех по очереди. Но это очень трудно. Сегодня утром мы отправились в кафе-мороженое в Ногалесе, потому что я хотел угостить Маргрету горячим пломбиром. Мы сели за столик друг против друга так же, как сидим сейчас, и я оказался как раз напротив дорожных световых сигналов.
– Дорожных… чего?
– Это набор разноцветных световых сигналов, с помощью которых управляют движением автомобилей. Красный, желтый, зеленый. Из-за них я и сообразил, что мир снова переменился. В твоем мире таких световых сигналов я не видел, здесь всюду регулировщики-полицейские. Но в том мире, где мы сегодня утром проснулись, вместо регулировщиков – разноцветные огни.
– Прямо какая-то мистификация, даже не верится. А при чем тут горячий пломбир для Мэгги?
– При том, что, когда мы потерпели кораблекрушение и оказались посреди океана, Маргрете захотелось горячего пломбира. Вот сегодня утром у меня впервые появилась возможность угостить ее этим лакомством. Когда дорожные сигналы исчезли, я понял, что мир снова изменился, а значит, мои деньги больше ни на что не годятся. Стало быть, я не смог купить ей обещанный горячий пломбир. Не мог и накормить обедом. Наши деньги нельзя истратить, вот в чем дело! Понял теперь?
– По-моему, я отстал от вас на несколько поворотов. А что же случилось с деньгами?
– Ох! – Я полез в карман, вынул стопку сбереженных банкнот и протянул двадцатидолларовую купюру Стиву. – Ничего с ними не случилось. Вот, посмотри.
Он принялся внимательно изучать банкноту.
– «Законное средство оплаты государственных и частных долгов». Звучит что надо. Но что за клоун тут намалеван? И с каких это пор у нас печатаются двадцатидолларовые банкноты?
– В твоем мире, видимо, их никогда не было, точно так же как и в моем. А намалеван на ней Уильям Дженнингс Брайан, президент Соединенных Штатов с тысяча девятьсот тринадцатого года по тысяча девятьсот двадцать первый.
– У нас в школе имени Хораса Манна в Акроне такого не проходили. В жизни о нем не слыхал.
– А меня учили, что он был избран в тысяча восемьсот девяносто восьмом, а не шестнадцатью годами позже. В мире же Маргреты вообще не было президента Брайана. Послушай, Маргрета! А может, на этот раз мы попали в твой мир?!
– Почему ты так думаешь, милый?
– Может, да, а может – нет. Когда мы из Ногалеса ехали на север, я не заметил ни аэродромов, ни каких-либо признаков их существования. А сейчас вспомнил, что за весь день не видел и не слышал ни единого реактивного самолета. И других летательных машин – тоже. А ты?
– Нет. Нет, я тоже не слышала. Но я о них и не думала. – Помолчав, она добавила: – Однако я почти уверена, что они над нами не пролетали.
– Вот видишь! А может быть, это мой мир? Стив, как у вас тут с аэронавтикой?
– Аэро… чем?
– Ну, с летательными машинами. Реактивными самолетами. С любыми самолетами. И с дирижаблями. У вас есть дирижабли?
– Знаешь, я таких слов даже и не слышал. Что, вот так и летают по воздуху, как птицы в небе?
– Да! Да!
– Нет, конечно, ничего такого у нас нет. Или ты имеешь в виду воздушные шары? Воздушный шар я видел.
– Нет, я не о них говорю. Хотя дирижабль – тоже в некотором роде воздушный шар. Только не круглый, а длинный, вроде сигары. И в движение приводится моторами, вроде твоего грузовика, и делает сто миль в час и более; обычно они летают на высоте одной-двух тысяч футов. А над горами куда выше.
Впервые Стив по-настоящему удивился, до этого ему было просто интересно.
– Боже милостивый! И ты действительно видел нечто подобное?
– Да я на них сам летал, и не один раз. Впервые прокатился на дирижабле, когда мне было двенадцать лет. Ты ведь учился в Акроне? В моей вселенной Акрон – это город, где строят самые большие, самые быстроходные и самые лучшие в мире воздушные корабли.
Стив покачал головой:
– Надо же! Вечно я из-за всякой ерунды пропускаю самое интересное. Видно, так уж устроена жизнь! Мэгги, а ты видела воздушные корабли? Летала на них?
– Нет, в моем мире их не было. Но в летательной машине побывать пришлось. Это был aeroplano. Всего один раз. Это так восхитительно. И страшно. Но я с удовольствием полетала бы еще разок.
– С тебя станется. А вот у меня от страха вывернуло бы кишки. Но я все равно полетел бы, пусть бы эта штука даже угробила меня. Ребята, знаете, а я вам верю. Такого не придумаешь. Ну, еще и ваши деньги. Если, конечно, это деньги.
– Это деньги, – настаивал я, – деньги другого мира. Посмотри на них внимательно, Стив. Совершенно очевидно, что это не деньги твоего мира. Но это не фальшивые деньги, и не реквизит для театральных постановок. Неужели кому-то придет мысль делать такую сложную гравировку для «игрушечных» банкнот? Гравер делал клише, явно полагая, что напечатанные деньги пойдут в обращение… и тем не менее в них все неправильно с точки зрения этой вселенной, даже двадцатидолларовое достоинство – первое, что тебе самому бросилось в глаза. Погоди-ка. – Я порылся в другом кармане. – Ага! Вот, взгляни! – Я вытащил бумажку в десять песо королевства Мексика. Бóльшую часть денег, которые мы накопили перед землетрясением – чаевые Маргреты, заработанные в «Панчо Вилья», – я сжег как бесполезные, но несколько бумажек оставил на память. – Погляди-ка на эту. Испанский знаешь?
– По-настоящему нет. Еду кое-какую заказать смогу. Нахватался в техасских забегаловках. – Он поглядел на бумажку. – Вроде порядок.
– Посмотри внимательнее, – попросила Маргрета. – Видишь, напечатано «Reino»? А разве тут не должно стоять «Republika»? Или Мексика в вашем мире – тоже королевство?
– Нет, республика… Она осталась такой отчасти с моей помощью. Когда я служил в морской пехоте, меня отрядили в избирательную комиссию. Вы себе не представляете, как много может сделать горсточка вооруженных до зубов морпехов, если надо обеспечить честные выборы. О’кей, друзья, уболтали. Мексика не королевство – а бродяги, у которых нет ни гроша на обед, не набивают карманы мексиканскими деньгами, утверждающими обратное. Может, я и спятил, но я вам верю. Только как же все это объяснить?
– Стив, – сказал я спокойно. – Я и сам не знаю. Самое простое объяснение: у меня крыша поехала, а все это – просто бред. И я, и ты, и Маргрета, и этот ресторан, и этот мир – все это фантом, порожденный моим горячечным воображением.
– Может, ты и воображаемый, а вот мы с Мэгги – самые что ни на есть настоящие. А по-другому никак нельзя?
– Хм… это как посмотреть… Ты Библию читал?
– Ну… и да и нет. Поскольку я много езжу, то частенько маюсь бессонницей, а почитать, кроме Гедеоновой Библии, и нечего. Так что иногда читаю.
– Ты помнишь Евангелие от Матфея, главу двадцать четвертую, стих двадцать четвертый?
