– Эй, мне дадут закончить повесть о моей порочной юности или это никому не интересно?
– Кейти, я тебя внимательно слушаю, – отозвался я. – Итак, ты договорилась с Иисусом Навином…
– Вернее, с его шпионами. Алек, тем, чьим уважением и любовью я дорожу (я имею в виду в первую очередь тебя), я обычно кое-что поясняю. Многие – и те, кому известно, кто я такая, и те, кто об этом не подозревает, – считают блудницу Раав предательницей. Государственная измена в военное время, предательство по отношению к согражданам и все такое прочее… Я…
– Я так никогда не думал, Кейти. Иерихон пал по воле Иеговы. Раз так было задумано, ты все равно ничего изменить не могла. И решилась на свой поступок ради спасения родителей и остальных домочадцев.
– Да, но дело не только в этом. Понятие «патриотизм» возникло гораздо позднее. В то время в Ханаане слово «преданность» подразумевало в основном заботу о родных и близких и в редких случаях личную приверженность какому-нибудь удачливому воину, который объявил себя местным царьком. Алек, блудницы не обладают… не обладали… преданностью такого рода.
– Ну и что с того? Кейти, несмотря на то что я обучался в семинарии, я не имею четкого представления о том, какова была жизнь в те далекие времена, поэтому воспринимаю все, исходя из канзасских реалий.
– Она не так уж сильно от них отличалась. В те времена и в тех местах блудница была или храмовой проституткой, или рабыней, или частным предпринимателем. Я, например, была свободной женщиной. Только это мало чем помогало. Блудницам не с руки ссориться с городскими властями. Заходит к тебе какой-нибудь вояка из личной охраны местного царька и требует, чтоб ты дала ему задарма, да еще поставила выпивку. И городские стражники, то есть копы, хотят того же. И всякие там политики. Алек, вот как на духу: я давала по большей части не за деньги, а даром, а в награду получала подбитый глаз. Нет, никаких теплых чувств к Иерихону я не питала, а о преданности родному городу и говорить нечего. Иудеи были ничуть не добрее хананеев, зато куда чистоплотнее.
– Кейти, протестанты никогда не думали о Раав дурно. Однако меня уже давно смущает одна мелкая подробность в ее… в твоей истории. Твой дом находился на городской стене?
– Да. Это было не слишком удобно для хозяйства – приходилось таскать воду наверх по бесконечным лестницам, – зато дела можно было проворачивать вдали от посторонних глаз, да и арендная плата за помещение была невелика. Именно то, что я жила на стене, и помогло мне спасти соглядатаев Иисуса, сына Навинова. Я ссудила им бельевую веревку, и по ней они выбрались из окна. Кстати, веревку я обратно так и не получила.
– А какой высоты была стена?
– Что? Честное слово, не знаю. Помню, что очень высокая.
– Двадцать локтей.
– Правда, Джерри?
– Я там был. Из профессионального любопытства. Ведь в истории военных действий это была первая психическая атака с применением ультразвукового оружия.
– Понимаешь, Кейти, в Библии говорится, что ты собрала всех своих родичей в доме и вы не выходили оттуда все время, пока продолжалась осада.
– Верно, мы провели в доме семь кошмарных суток. Мы так условились с израильтянскими соглядатаями. В доме было две крошечные комнатушки, где с трудом уместились трое взрослых и семеро малышей. У нас кончились съестные припасы и вода, дети плакали, а мой отец жаловался на все подряд. Он всегда с радостью брал заработанные мной деньги, потому что, имея семерых детей, жил в нужде. Но ему претило находиться в доме, где я обычно обслуживала клиентов, а уж спать на моей кровати – на моем рабочем месте, как он выразился, – и вовсе было невмоготу. И все же он ее занял, а мне пришлось спать на полу.
– Значит, вся твоя семья была дома, когда иерихонская стена обрушилась до самого основания?
– Да, конечно. Мы не осмеливались уходить до тех пор, пока соглядатаи не пришли к нам. Мой дом был отмечен той самой червленой веревкой, по которой они спустились из окна.
– Кейти, твой дом стоял на стене высотой тридцать футов. В Библии говорится, что стены обрушились до самого основания. Неужели никто из вас не пострадал?
– Нет, конечно. Никто.
– А сам дом разрушился?
– Нет. Алек, знаешь, это было очень давно, но я до сих пор помню и как трубы вострубили, и как воскликнули сыны Израилевы, и как вся стена обрушилась до своего основания. Но мой дом остался цел.
– Святой Алек!
– Да, Джерри?
– Все-таки тебе следовало бы лучше разбираться в таких делах, ты же у нас святой. Произошло обыкновенное чудо. Если бы Яхве не швырялся чудесами направо и налево, сыны Израилевы никогда бы не покорили хананеев. Эта банда оборванцев-оки попадает в богатейшие края, где хорошо укрепленные города окружены прочными стенами… и не проигрывает ни одного сражения. Чудеса, да и только! Спроси хананеев. Если, конечно, отыщешь хоть одного. Мой братец регулярно предавал их мечу, за исключением тех редких случаев, когда молодых и красивых обращали в рабство.
– Но это же Земля обетованная, Джерри, а они – Его избранный народ.
– Они действительно были Его избранным народом. Конечно, быть избранным Яхве не такое уж большое счастье. Надо думать, ты достаточно хорошо изучил Библию и сам знаешь, сколько раз он их обманывал. Мой брат, в общем-то, личность весьма… жуликоватая.
Я уже порядком принял «Джека Дэниелса», да и потрясений хватало. Богохульство Джерри, к тому же выраженное походя, взбесило меня.
– Господь Бог Иегова – справедливый Бог!
– Значит, тебе никогда не приходилось играть с ним хотя бы в камешки. Алек, «справедливость» отнюдь не божественная концепция; это человеческое заблуждение. В самой основе христианско-иудейского кодекса лежит несправедливость: он зиждется на козлах отпущения. Идея жертвоприношения красной нитью проходит сквозь весь Ветхий Завет, а своего пика она достигает в Новом Завете в образе Спасителя, мученика, искупающего грехи других. Как можно достигнуть справедливости, перекладывая свои грехи на плечи другого? Не имеет значения, барашек ли это, которому согласно ритуалу перерезают глотку, или мессия, пригвожденный к кресту и умирающий за грехи человеческие. Кто-то должен был сказать всем последователям Яхве – иудеям и христианам, – что такой штуки, как бесплатная закусь, не бывает. А может, и бывает. Находясь в кататоническом состоянии так называемой благодати, в момент смерти или при Трубном гласе, вы попадаете на Небеса. Верно? Ты же сам попал туда таким образом, не так ли?
– Правильно. Мне-то просто повезло. Ибо перед этим длинный список моих грехов пополнился весьма основательно.
– Итак, долгая и греховная жизнь, за которой следуют пять минут пребывания в состоянии благодати, ведет вас прямо на Небеса. С другой стороны, если человек прожил долго и честно, совершал только добрые деяния, но в приступе гнева помянул имя Господа всуе, после чего его настиг внезапный инфаркт, приводит к тому, что бедняга оказывается проклят на веки вечные. Разве не такова система?
