ФРАНКЛ: Что вы думаете о своей жизни сейчас, когда вы на нее оглядываетесь? Она стоила того, чтобы жить?
ПАЦИЕНТ: Да, доктор, честно скажу: жизнь была хорошая. Жизнь так прекрасна! И я благодарю Господа за все, что Он мне дал. Я бывала в театре, слушала концерты и так далее. Знаете, семейство, у которого я служила в Праге, а потом в Вене, много десятилетий, брало меня порой с собой на концерты. За всю эту красоту я благодарю Бога.
(Но я чувствовал, что она сомневается в конечной цели своей жизни как таковой, и хотел преодолеть эти сомнения. Для этого я должен был сначала спровоцировать их, а потом бороться с ними, как Иаков боролся с ангелом, пока не вырвал у него благословение. Так я намеревался бороться с подавленным и неосознаваемым экзистенциальным отчаянием моей пациентки, чтобы она смогла в итоге «благословить» свою жизнь, сказать, несмотря ни на что, «да» своей жизни. Итак, моя задача заключалась в том, чтобы вынудить ее на сознательном уровне вопросить о смысле своей жизни, а не в том, чтобы подавить ее сомнения.)
ФРАНКЛ: Вы вспоминаете о замечательных переживаниях, но ведь теперь всему этому наступит конец?
ПАЦИЕНТ: (вдумчиво): Да, теперь все закончится.
ФРАНКЛ: Как вы полагаете, теперь исчезнет и все прекрасное, что было в вашей жизни?
ПАЦИЕНТ (еще задумчивее): Все прекрасное, что было…
ФРАНКЛ: Но скажите, способен ли кто-то отменить счастье, которое вы пережили, сделать так, словно его и не было?
ПАЦИЕНТ: Нет, доктор, этого никто отменить не в силах!
ФРАНКЛ: Может ли кто-нибудь уничтожить то добро, что вам встретилось в жизни?
ПАЦИЕНТ: (все более эмоционально): Нет, этого никто не может отменить!
ФРАНКЛ: Может ли кто-нибудь уничтожить то, что вы успели сделать, чего достигли?
ПАЦИЕНТ: Никто не может этого отменить!
ФРАНКЛ: А может кто-нибудь устранить из мира то, что вы терпеливо и мужественно выстрадали? Может ли кто-нибудь устранить это из прошлого? Из того прошлого, куда вы все сохранили, спасли? Где все это сложено и сохранно?
ПАЦИЕНТ: (взволнованная до слез): Никто не может этого сделать! Никто! (После паузы): Правда, мне пришлось немало страдать, но я старалась быть мужественной и вынести все, что должна. Видите ли, доктор, я верю, что страдания – это кара. Ведь я верю в Бога.
(Сама по себе логотерапия является секулярным подходом к клиническим проблемам. Но если пациент твердо стоит на позициях религиозной веры, ничто не препятствует использовать терапевтический эффект его религиозных убеждений и таким образом обратиться к духовному ресурсу человека. С этой целью логотерапевту следует попытаться встать на позицию пациента. Именно это я теперь попытался сделать.)
ФРАНКЛ: Но не является ли страдание также испытанием? Не может ли быть так, что Бог желал увидеть, как Анастасия Котек справится со страданием? И в итоге он, наверное, признал: да, она справляется с ним отважно. А теперь скажите, может ли кто-нибудь уничтожить эти ваши достижения, фрау Котек?
ПАЦИЕНТ: Уж конечно, этого никто не может.
ФРАНКЛ: Это пребудет всегда, правда?
ПАЦИЕНТ: Да!
ФРАНКЛ: Кстати говоря, у вас же нет детей?
ПАЦИЕНТ: Никогда не было.
ФРАНКЛ: Считаете ли вы, что смысл жизни придают только дети?
ПАЦИЕНТ: Если дети хорошие, это же благословение, ведь так?
ФРАНКЛ: Согласен, но не стоит забывать, что у великого философа Иммануила Канта, к примеру, детей не было. Но разве кто-нибудь усомнится в том, что его жизнь имела огромный смысл? Если б дети были единственным смыслом жизни, жизнь лишилась бы смысла, ведь трудно представить себе нечто более бессмысленное, чем умножать то, что не имеет смысла в самом себе. Скорее смысл жизни в том, чтобы чего-то достичь. А именно это вы и сделали. Вы примирились со своими страданиями. Вы послужили примером для наших пациентов – тем, как вы претерпеваете страдания. Я поздравляю вас с этим достижением и поздравляю также других пациентов, которым довелось стать свидетелями такого примера. (Затем я обратился к студентам): Ecce homo!
[13] (Аудитория спонтанно разразилась овацией.) Эти аплодисменты адресованы вам, госпожа Котек. (Она заплакала.) Это аплодисменты вашей жизни, состоявшемуся великому достижению. Вы можете гордиться своей жизнью, госпожа Котек. А ведь очень немногие люди могут гордиться своей жизнью. Ваша жизнь – это памятник, который ничто не может уничтожить.
ПАЦИЕНТ: (совладав с собой): То, что вы сказали, профессор Франкл, – это большое утешение. Меня это ободряет. Действительно, я никогда ничего подобного не слышала… (Медленно, тихо она вышла из аудитории.)
Очевидно, нам удалось укрепить дух этой пожилой женщины. Неделю спустя она умерла – можно сказать, как Иов, «насыщена днями». И в последнюю неделю своей жизни она уже не была угнетена, а, напротив, была преисполнена веры и гордости! До того она признавалась доктору Герде Беккер, своему палатному врачу, что ее терзает тревога и более всего мучает мысль о собственной бесполезности. Однако наш разговор открыл этой пациентке полноту смысла ее собственной жизни, и она поняла, что даже ее страдания не были напрасными. Ее последние слова непосредственно перед смертью: «Моя жизнь – памятник. Так сказал профессор Франкл целому залу, всем студентам, кто слушал лекцию. Моя жизнь не была напрасной».
Эти ее слова зафиксированы в отчете доктора Беккер. И мы вправе предположить, что госпожа Котек подобна Иову и в том, что вошла «во гроб в зрелости, как укладываются снопы пшеницы в свое время»
[14].
Я сказал, что в данном случае задействовал духовные ресурсы пациентки. Иными словами, я вышел из психологического измерения и вошел в ноологическое, в измерение поиска смысла, озабоченности человека окончательным смыслом. Это был единственно правильный подход к тому случаю, и я хотел знать, какой результат мы бы получили, если бы пригласили поведенческого терапевта, чтобы вынудить пациентку заменить одни условные рефлексы на другие, с новым подкреплением… Я хотел знать, каков был бы итог, если бы ортодоксальный фрейдист ограничил интерпретацию этого случая лежащей в основе динамикой. В итоге мы бы упустили из виду подлинную проблему и усилили эскапизм пациентки.
Несомненный факт: учебный анализ в традиционной форме не снабжает психоаналитика средствами для помощи таким пациентам, как фрау Котек. «Те, кто должен был помогать больным людям, – пишет профессор Трэвелби
{139}, – либо не в состоянии это сделать, либо не знают как. А что может сильнее деморализовать больного человека, чем мысль о бессмысленности своей болезни и своего страдания? Трагедия не в том, что работникам здравоохранения порой не хватает мудрости для того, чтобы помочь больному. Трагедия в том, что проблемы даже не распознаются теми, чья обязанность – помогать и утешать».
