Мы применили очень простую технику. Я поручил своим сотрудникам скрининг пациентов, явившихся в течение дня на амбулаторный прием. Скрининг выявил у двадцати трех пациентов позитивный образ отца, у тринадцати – негативный. Но лишь шестнадцать человек с позитивной фигурой отца и только двое из числа пациентов с негативным образом допустили, чтобы их религиозное развитие полностью определялось этими представлениями. Половина от общего числа пациентов развивала свои религиозные представления независимо от образа отца. Мы знаем, что сын пьяницы не обречен на алкоголизм. Аналогично скудная религиозная жизнь не всегда указывает на присутствие негативной фигуры отца: даже самый скверный образ отца не может полностью воспрепятствовать здоровым отношениям с Богом (см. одиннадцать человек из нашей группы). Таким образом, половина проверенных в этот день пациентов обнаруживала то, что сделало из них воспитание, а другая половина – то, что в силу собственного решения они сами сделали из себя
{151}.
Факты не фатальны. Важна позиция, которую мы занимаем по отношению к ним. Люди не обязаны становиться плохими монахами или монахинями из-за невроза, они могут стать хорошими монахами и монахинями вопреки неврозу. Иногда они даже становятся хорошими монахами и монахинями из-за невроза. И то, что верно применительно к монахам и монахиням, верно и для психиатров. Говорят, такие творческие психиатры, как основоположники новых школ, развивали системы, которые в конечном счете отражают их собственные неврозы. Это я бы назвал достижением, ибо люди не только преодолели собственный невроз, но и научили врачей, как помочь пациентам в преодолении невроза. Несчастье отдельного человека превратилось в жертву ради блага человечества. Единственный вопрос – насколько невроз данного психиатра соответствует неврозам его эпохи. Если этот невроз типичен, то страдание психиатра отражает страдание всего человечества. Он должен пройти через собственное экзистенциальное отчаяние, чтобы понять, как бороться с тем же недугом своих пациентов.
Позвольте вернуться к высказанной ранее мысли, что религиозность или нерелигиозность невротика не обуславливается его неврозом. Невроз сам по себе не вредит вере. Невротик может быть верующим и вопреки неврозу, и как раз из-за него. Этот факт отражает независимость и аутентичность религии. По всей видимости, религия неуничтожима и неотрицаема. Даже психоз не в силах ее разрушить.
Ко мне привели мужчину примерно шестидесяти лет, у которого уже много лет продолжались слуховые галлюцинации. Передо мной сидел сломленный человек. Все близкие считали его идиотом. И все же от него исходило какое-то удивительное обаяние! В детстве он мечтал стать священником, но ему пришлось довольствоваться единственной радостью, которая ему доступна, – петь в церковном хоре по воскресеньям. Сестра, которая сопровождала его при визите к врачу, сообщила, что, хотя ее брат был очень возбудим, он всегда в итоге справлялся с собой. Меня заинтересовала психодинамика, лежавшая в основе такого поведения, потому что я предположил у пациента сильную фиксацию на сестре, и я спросил его, каким образом он справляется с собой.
– Ради кого вы это делаете?
После краткой паузы пациент ответил:
– Ради Бога.
Он сказал: «Ради Бога». То есть он делал это, чтобы угодить Богу. В этом контексте хотелось бы процитировать Кьеркегора, который однажды сказал: «Даже если безумие протягивает мне шутовской колпак, я могу спасти свою душу, если хочу угодить Богу». Иными словами, даже страдая психозом, я могу выбрать позицию по отношению к своей судьбе и таким образом превратить несчастье в достижение.
Для разнообразия опишу случай не шизофрении, а маниакально-депрессивного психоза. Никогда не забуду эту девушку: одна из самых красивых, каких я встречал в жизни. Она тоже была еврейка, но оставалась некоторое время в Вене и при Гитлере, потому что ее отец занимал официальную должность в еврейской общине. Ее отец и обратился ко мне, потому что в маниакальный период девушка вела себя распущенно. Я указал ей, что помимо двух обычных опасностей, сопряженных с таким маниакальным периодом, то есть заразиться венерическим заболеванием и забеременеть, теперь появилась и угроза жизни. Моя пациентка посещала ночные клубы в сопровождении эсэсовцев. Она танцевала с ними и спала с ними, подвергая тем самым опасности и их, и себя. Наконец ее отправили в концлагерь, и там мы встретились вновь. Никогда не забуду эту сцену. Сравнить ее я могу только с финалом первой части «Фауста» Гёте. Словно Гретхен, она стояла на коленях в жалком подвале, среди множества тяжело больных людей, валявшихся в испражнениях. Сложив руки, она смотрела вверх и молилась: «Шма, Израэль!» Завидев меня, она вцепилась в меня обеими руками и просила о прощении. Я с трудом ее успокоил, и она продолжала молиться на древнееврейском – единственное, что отличало ее от Гретхен. Через час она умерла. Физически она была истощена, душа ее была в смятении, разум дезориентирован. Она не знала, где находится и почему. Она могла только молиться.
Перед лицом таких пациентов, как старик, страдавший шизофренией, и эта маниакально-депрессивная девушка, хочется заново прочесть стих псалма: «Близок Господь к сокрушенным сердцем и смиренных духом спасает»
[16]. Как еще определить кривую развития шизофреников? Они «сокрушены». Что более характерно для пациентов, страдающих маниакально-депрессивным психозом, если не «смирение»? И разве больные шизофренией и страдающие маниакально-депрессивным психозом не оказываются часто ближе к вере, чем среднестатистический человек?
Даже отстающий в развитии ребенок сохраняет человеческую природу. Священник Карл Роте, постоянно работающий в государственном интернате, где содержатся 4300 умственно отсталых пациентов, заслуживает того, чтобы мы к нему прислушались. «Люди с умственной отсталостью научили меня большему, чем я сумею выразить. Из их мира изгнано лицемерие, это царство, где они улыбкой стяжают ваше расположение, и свет в их глазах растопит самое холодное сердце. Может быть, так Господь напоминает нам, что миру пора возвращать те качества, которых умственно отсталые никогда не теряли!»
{152}
Остается лишь поддержать высказывание У. Миллара, профессора психогигиены Абердинского университета (Шотландия): «Явно что-то не так с идеей уравнивать цельность личности и душевное здоровье и предполагать, что человек пребудет несовершенным в глазах Господа, покуда не получит справку от психиатра. Как насчет умственно отсталого ребенка, или ушедшего в себя шизофреника, или старика с возрастной деменцией? Какое утешение остается им, если мы применим и здесь понятие о физическом и душевном здоровье? Должна же быть какая-то возможность придать целостность этим творениям Божьим, пусть и нет надежды на их выздоровление с медицинской точки зрения»
{153}.
