– Естественно. А как иначе? Разве тебе самой понравится внимание неприятного человека?
– Так то я. Я без чужого внимания не голодаю.
– Ну, если говорить о еде, помоями ты питаться не станешь. И, скажем, даже обычной тыквой, хотя она считается подходящей человеку едой.
Люцина непроизвольно скривилась. Тыкву она ненавидела всем сердцем, с раннего детства; говорят, острая неприязнь к отдельным блюдам проходит с возрастом, но у нее пока не прошла.
– Ты мне очень понравилась, – сказал демон Люцине. – И старшая женщина тоже. Такая добрая, спрятала меня! И даже самая младшая у вас вполне ничего, хотя у нее Зверь за пазухой.
– Мя! – коротко подтвердил котенок. Дескать, да, вот он я.
– И я с ним теперь ни за что не расстанусь! Никогда! – твердо сказала Эляна, не столько для демона, сколько для матери. Его-то она совсем не хотела лишний раз огорчать. И уже прикидывала, как отлично было бы подружить котенка и демона, а потом уговорить последнего превратиться во что-нибудь по-настоящему классное. Например, в самокат, от покупки которого она только что добровольно отказалась и уже понемногу начала об этом жалеть.
– А почему вы сами не превращаетесь в кошек? – вдруг спросила Люцина. – Если уж можете превратиться во что угодно? Жили бы себе…
– Перестань! – возмутился демон. – Как ты можешь такое мне предлагать! Вы с ним как сговорились!..
– Мя-мя-мя! – взволнованно заверещал котенок. Похоже, идея превратить демона в кошку возмутила его до глубины души.
– С кем мы сговорились? – удивилась Люцина.
Ответом ей было молчание, столь явственно скорбное, что она уже приготовилась извиняться, но тут демон печально сказал:
– С Фурфуриилом. Он был моим лучшим другом. Я из-за него здесь остался, не хотел бросать в одиночестве. Он не мог смириться с нашим поражением в битве, искал способ взять реванш, а когда все наши отказались снова сражаться и стали покидать эту реальность, он совсем обезумел. Тоже предлагал мне превратиться в Зверя и насладиться плодами их победы, говорил: «Обхитрить врага означает его победить». Я наотрез отказался, и мы поссорились. А потом он куда-то пропал, и я остался один…
– Мяу!
– Ты куда? – закричала Элька, обеими руками вцепившись в куртку. – Сиди смирно! Пожалуйста, сиди!
Но вместо котенка у нее из-за пазухи вылетело небольшое облачко, очень похожее на демона, притаившегося в Милином кармане, только не черное, а серое.
– Ну наконец-то получилось! – сказало оно человеческим голосом. – Очень трудно развоплощаться, когда тебя так сильно любят. Шумшамиэль, дружище, ты что, правда, меня не узнал? Это был не спектакль, чтобы лишний раз показать, как ты обижен?
– Ты все-таки превратился в Зверя? Не могу поверить! Ты был совершенно как настоящий. Не отличить!
– С двадцать четвертой попытки у меня начало более-менее неплохо получаться. А эта – семьдесят третья. Я уже очень опытный кот!
Черное облачко выпорхнуло из Милиного кармана, метнулось навстречу серому, оба взмыли к потолку, смешавшись в лохматую грозовую тучу и, похоже, совершенно забыв о свидетельницах их встречи, которые смотрели на них, открыв рты.
Эляна опомнилась первой.
– Ты же мой кот! – закричала она. – Так нечестно! Я тебя спасла, подобрала на улице, обещала любить всю жизнь, сказала, мне не надо подарков, лишь бы разрешили тебя оставить, а ты-ы-ы-ы! – на этом месте Элькин голос предсказуемо дрогнул и она заревела, да так по-младенчески горько, как мало кому удается в двенадцать лет.
– Извини, пожалуйста, – ответил ей голос сверху. – Я встретил друга. Это называется «непредвиденные обстоятельства». Я сейчас немножко порадуюсь, а потом опять превращусь, если, конечно, твоя мама согласится оставить меня… нас обоих. Сама видишь, Шумшамиэль, бедняга, совсем плох от голода и одиночества. Собственной тени боится, грустит и страдает. Я его теперь никуда не отпущу.
– Между прочим, мама тоже живой человек, – заметила Мила. – И уже вообще ничего не понимает. Мне страшно! Сперва труп на кухне, в смысле твой друг манекен. Потом он ожил и стал приставать к моей дочке, потом исчез, потом вообще сидел у меня в кармане. А теперь какие-то демоны пляшут под потолком и планируют поселиться в моем доме. Это, по-твоему, как – нормально? Думаешь, люди именно так и живут?
– Да нет, конечно, – рассудительно ответил демон. – Я знаю, что у людей так не принято. Вам спокойней жить без чудес. Но ты очень храбрая. И добрая. И умная. Как-нибудь с нами справишься, я уверен. Тем более, твоя младшая дочка давным-давно хочет котенка. Ну и где ты еще найдешь кота, с которым так легко договориться о правилах поведения в доме? Если хочешь, я могу даже не есть консервы и не ходить в туалет, хотя еда это, конечно, добрая половина удовольствия. Особенно консервированный тунец.
– Ты жрешь эту гадость? – внезапно возмутился его друг.
– Мя-я-я-я! – радостно подтвердил демон Фурфуриил. – И тебя научу, когда превратишься. Отличная штука этот тунец.
– Я только одно сейчас понимаю, – вздохнула Люцина. – У нас будет не один кот, а сразу два. И с такими дурацкими именами, что знакомым признаться стыдно. Ты только подумай, мама: Шумшамиэль и Фурфуриил!
Улица Жюпроню
(Žiupronių g.)
Розовый чемодан
– Ты посмотри, какая прекрасная дама, – говорю я. – И какой у нее розовый чемодан.
– Ты ни одной юбки не пропускаешь, – ухмыляется Нёхиси.
– Я и штаны, между прочим, не то чтобы пропускаю. Равноправие и справедливость во всем! А все-таки этот розовый чемодан вне конкуренции. Какие могут быть юбки, какие штаны, когда есть он.
– Да ладно тебе. Чемодан как чемодан. Их сейчас всех цветов радуги делают, и люди выбирают поярче, чтобы не перепутать на выдаче багажа в аэропортах. Даже я это знаю. А ты не знал?
– Когда это теоретическое знание освобождало от внезапно вспыхнувшей страсти?
Смех смехом, а я по-настоящему заинтригован. Чемодан еще ладно бы, но в этой женщине прекрасно решительно все: жидкие волосы бледно-морковного цвета, стянутые в пучок на затылке, круглые стекла зеркальных очков, рот скорбной скобкой, блестящая футболка с надписью «SEXY» под офицерским френчем с дешевыми брошками вместо знаков отличия, длинная кружевная юбка цвета майского неба, и слишком теплые, не по сезону оранжевые овчинные сапожки, больше похожие на домашние тапки. Поди разбери, кто она. Для сумасшедшей слишком спокойная и холеная, для богемной модницы чересчур суровое лицо. Все остальные версии разбиваются об эти ее дурацкие овчинные тапки, их осколки ранят мое самолюбие, давно я настолько ничего не понимал.
– Никакой внутренней логики, – сердито говорю я. – Она совершенно нелепая. Я сам, пожалуй, мог бы так одеться. Но только в собственном сне. В чужом – извините, я слишком консервативен. Наяву тем более не рискну. Только сейчас это понял. А думал, такой анархист.
