Надо полагать, дело было не только в рациональности пути, которым должны были идти донесения Хан-Гирея, но и в том, что таким образом Вельяминов решительно отсекал свое участие в утопическом проекте. Он высказал свои сомнения, он снабдил Хан-Гирея всей необходимой информацией и — умыл руки. Его пути и пути Хан-Гирея теперь никак не пересекались…
В те дни, когда Вельяминов составлял инструкцию Хан-Гирею и рапорт Чернышеву, пытаясь превратить в нечто более или менее реальное петербургские утопии, и руководил методичными военными операциями на Черноморской линии, в Дагестане разворачивались сражения, редкие даже для Кавказа по ожесточенности и кровавости.
Через три дня после того, как в Петербурге появились первые официальные бумаги, касающиеся поездки Хан-Гирея, — 28 мая 1837 года генерал Фези занял столицу Аварии Хунзах и двинулся на резиденцию Шамиля — горную крепость Ахульго, расположенную близ селения Ашильта.
9 июня, когда Вельяминов уже занимался составлением известных нам документов, пытаясь развеять надежды Петербурга на капитуляцию черкесских племен под магическим воздействием августейшего явления, русские войска штурмовали Ашильту, защищаемую двумя тысячами отборных мюридов. Большая часть их погибла, нанеся отряду Фези значительные потери, ибо ожесточенный бой шел за каждую саклю.
12 июня был взят штурмом казавшийся неприступным утес Ахульго.
После небольшой передышки — если не считать постоянных нападений мюридов Шамиля на русские части, — Фези двинулся на селение Тилитль, где укрепился Шамиль. 5 июля после многочасовой отчаянной резни имам оказался окружен и выслал к Фези парламентеров. Он заявил, что готов заключить с русскими мир, не очень определенно пообещал присягнуть на верность и согласился выдать аманатов — в том числе своего малолетнего племянника.
Фези пошел на переговоры по двум причинам: во-первых, его отряд был изнурен тяжелыми боями и ослаблен потерями, а в окрестностях Тилитля концентрировались свежие силы горцев, во-вторых, непоследовательный Петербург постоянно требовал действовать при всякой возможности уговорами и демонстрацией миролюбия.
Шамиль, однако, покоряться вовсе не собирался. Ему нужен был сиюминутный выход из катастрофического положения. Согласно горской этике, обмануть неверных не являлось грехом. Но Шамиль, надо сказать, поступил достойно. Он не на словах, а письменно — то есть официально — обещал то, что его устраивало, а русские власти устроить не могло.
Сохранились оба письма Шамиля генералу Фези, в которых кратко сформулирована позиция, более развернуто декларированная позже, как мы увидим, в ответах черкесских племен на прокламации русских генералов.
Сразу после первых переговоров имам писал:
«От Шамиля, Ташов-Хаджи, Кибит-Магомы, Абдуррахмана карахского, Магомет-Омар-оглы и других почетных ученых дагестанцев. Выдавая аманатов Магомет-Мирзе-хану (аварский аристократ, сторонник России, исполнявший функции парламентера. — Я. Г.), мы заключили с Российским Государем мир, которого никто из нас не нарушит, с тем однако условием, чтобы ни с какой стороны не было оказано ни малейшей обиды против другой. Если же какая-либо сторона нарушит данные ею обещания, то она будет считаться изменницею, а изменник почитается проклятым перед Богом и перед народом. Сие наше письмо объяснит всю точность и справедливость наших намерений».
Как видим, речь идет о мире между равными договаривающимися сторонами, а вовсе не о присяге на верность российскому императору. Шамиль получал желанную передышку, и — более того — сам факт переговоров с ним посланцев северного царя как с равным еще выше поднял его престиж в глазах горских воинов.
Но Шамиль вслед за первым письмом прислал второе, еще более сухое и подчеркивающее равенство сторон:
«Сие письмо объясняет заключение мира между Российским Государем и Шамилем. Сей мир заключается выдачею в аманаты Магомет-Мирзе-хану со стороны Шамиля двоюродного брата, пока прибудет его племянник; со стороны Кибит-Магомы — двоюродного его брата и со стороны Абдуррахмана карахского — сына его для прочности сего мира, с тем, чтобы ни с какой стороны не было никакой обиды и измены против другой; ибо изменник считается проклятым перед Богом и народом».
Здесь Шамиль выступает уже от собственного имени — «как некий равный государь». Далеко не случайно и то, что аманаты выдаются не русским — в этих письмах нет ничего случайного! — но аварцу, который таким образом берет на себя ответственность за них. Впрочем, дагестанских вождей судьба заложников, скорее всего, не очень беспокоила. Русские не убивали аманатов, а со временем их можно выменять на значительных пленников. Так, в 1855 году Шамиль выменял своего сына, находившегося в заложниках в Петербурге, на плененные за год перед тем семейства грузинских аристократов и русских офицеров, генерал-майора князя Орбелиани и подполковника князя Чавчавадзе.
Генерал Фези был человеком на Кавказе новым, неопытным, и он, очевидно, не понимал истинного смысла поведения Шамиля и последствий своих действий.
В Петербурге маневры Шамиля и всю сложившуюся ситуацию восприняли с обычным невежеством и оптимизмом. В результате появился документ, яснее чем что бы то ни было характеризующий уровень правительственных представлений о том, что возможно, а что невозможно на Кавказе во второй половине 1830-х годов.
Когда император получил рапорт командующего Кавказским корпусом о взятии Тилитля и сопутствующих событиях, уверенность в магическом воздействии его личного появления на Кавказе укрепилась. По его инициативе начальник военно-походной канцелярии Его Императорского Величества отправил 14 августа депешу генералу Розену.
«Секретно.
Государь Император по всеподданнейшему докладу отношения Вашего Высокопревосходительства от 22 минувшего июля № 732 о взятии отрядом под начальством генерал-майора Фези состоящим, укрепленного селения Тилитли, после чего дагестанский изувер Шамиль сдался, приняв присягу на подданство России и выдав аманатов, — Высочайше поручить мне соизволил уведомить Ваше Высокопревосходительство, что Его Величеству благоугодно, дабы сделаны были Шамилю и главным его сообщникам: Ташеву Гаджи, Кибиту Магомету и Караханскому кадию Абдуррахману внушения воспользоваться прибытием Его Величества в Закавказский край и испросить милости предстать пред лице Самого Монарха, дабы лично молить о Всемилостивейшем прощении, и принеся со всею искренностию раскаяние в прежних поступках, изъявить чувства верноподданической преданности. Его Величеству угодно, дабы в сем случае генерал-майор Фези действовал от имени Вашего Высокопревосходительства или от своего собственного, лично или через агентов, но отнюдь не от имени Государя Императора… Хотя генерал-майору Фези поручается употребить в сем деле меры умственного убеждения, но как Государю Императору благоугодно, дабы Шамиль непременно был представлен лично Его Величеству, то и представляется ему, в случае неуспеха в убеждениях, требовать от Шамиля как залог верности и доказательств чистосердечия в принесенной им присяге, дабы он согласился на отправление его к Государю Императору.
