В июле 1839 года Серебряков жаловался Меншикову:
«Еще 25 апреля я прибыл в Новороссийск и застал вновь сформированный черноморский № 3 батальон накануне высаженным с кораблей на берег. Батальон этот сформирован, как вижу я, кое-как. Люди безнравственные поступили с разных команд. С гарнизонов назначено много таких, которые недавно были переведены в сии последние из кавалерийских полков; из прилагаемой при сем ведомости ваша светлость изволит усмотреть, сколько штрафованных, большая часть за побеги, и вообще весь батальон не только не знаком с военным делом, но даже мало знают ружья».
Естественно, что как только батальон вышел на линию соприкосновения с горцами, начались побеги — иногда из пикетов, со всей амуницией… Нравственное состояние офицеров, томившихся в укреплениях по Черноморскому побережью, часто отобранных по тому же принципу, приводило адмирала в уныние.
Серебряков с острым вниманием относился и к другой проблеме, которая тоже была с обычной проницательностью очерчена Пушкиным:
«Черкесы очень недавно приняли магометанскуго веру. Они были увлечены деятельным фанатизмом апостолов Корана…»
В январе 1842 года Серебряков писал начальнику Черноморской береговой линии графу Анрепу:
«Настоящее состояние исламизма между племенами, обитающими на северо-восточном побережье Черного моря, составляет вопрос, тесно связанный с будущей их покорностью, а потому вполне заслуживает внимательного наблюдения.
По самым достоверным сведениям, мною собранным в течение пятилетнего служения в здешнем крае, я совершенно убедился, что веры у натухайцев и шапсухов собственно нет никакой; потому что хотя одни признают себя последователями корана, однако это ограничивается одним почти названием: эти мнимые мусульмане большею частию не исполняют даже и наружных обрядов обрезания, венчания и тому подобных; о сущности же догматов не имеют никакого понятия; другие же просто язычники, сохранившие по преданиям соблюдение некоторых обычаев, самые явные признаки некогда господствовавшего здесь христианства…. Еще в начале текущего столетия между натухайцами и шапсухами магометан было очень мало и тем более из узденей, имевших тесные сношения и даже родственные связи с турками и татарами. Магометанство особенно усилилось не более двадцати лет тому назад распространением между натухайцами и приморскими жителями, чему с необыкновенным успехом содействовал бывший в 1826 году пашею в Анапе Хаджи Гасан Чечен-Оглу, который разослал в горы до двадцати пяти мулл для проповедования исламизма, впоследствии муллы выезжали сюда из Кабарды и Дагестана… При всем том, и теперь еще можно полагать с достоверностью статистических данных, что все прибрежное народонаселение от Анапы до Гагр почти поровну делится на приверженцев старинных обрядов, или язычников, и последователей ислама. Но надобно заметить, что равенство это только численное, нравственный же перевес находится на стороне почитателей корана, потому что к общим чувствам дикой вольности и любви к родине, подвигающим прочих горцев на защиту края, к ним присоединяется другое чувство, — еще сильнейшее на всем Востоке, — чувство защиты веры: поэтому они напитаны более возвышенным религиозным восторгом, который служит основанием постепенным успехам исламизма…
Впрочем, борьба этих двух различных духовных направлений еще продолжается: почитатели старины утверждают, что война, голод, все бедствия начали тяготеть над краем с того самого времени, как легкомыслие народа стало предпочитать учение Магомета почтенным преданиям древней веры, — они даже в последнее время старались пробудить в сердцах привязанность к прежним обрядам общественными жертвоприношениями и богослужениями, при коих присутствовало без всякого отвращения и множество называющих себя мусульманами…
Вообще теперешнее положение умов есть грубое равнодушие к мнениям духовным, свойственное людям, постигающим одни лишь потребности естественные; доказательством этого равнодушия может служить и донесение вашему превосходительству исправляющего должность анапского коменданта полковника Рота, что горцы приняли объявленную им великую милость о сооружении в Анапе мечети с большим хладнокровием.
Нет сомнения, что если ислам укоренится, то он со временем, по свойству своему, воспламенит фанатизм, который почитает неверными и врагами всех, кто не признает его законов, поставляет своим последователям в священную обязанность непримиримую с ними войну и указывает им в защите своей и распространении мученический венец и рай Магометов…
Наконец, надобно согласиться, что, к умножению всех встречаемых нами препятствий, недостает еще того, чтобы соединить горцев под общими знаменами, которых теперь не имеют, под знаменами веры, подчинить их отдельные усилия влиянию единодушного фанатизма и дать им предприимчивого вождя, который непременно явится в лице первого вдохновенного изувера, каковыми, например, на левом фланге были Кази Мулла, Шамиль».
Серебряков очень точно определил роковую ошибку российской власти, которая, во-первых, слишком поздно осознала значение черноморского театра военных действий, его стратегическое значение, а во-вторых, не сделала ни малейшей попытки оказать духовное воздействие на умы и души еще колеблющихся в вопросах веры горцев Западного Кавказа. Цивилизаторское высокомерие первых завоевателей Цицианова и Ермолова сыграло здесь пагубную роль.
За тринадцать лет до цитированного письма Пушкин в «Путешествии в Арзрум» после приведенных выше слов о недавнем магометанстве черкесов утверждал:
«Есть средство более сильное, более нравственное, более сообразное с просвещением нашего века: проповедание Евангелия… Кавказ ожидает христианских миссионеров».
В 1842 году Серебряков догадывался, что христианские миссионеры уже опоздали. В марте 1843 года, вторая половина которого стала катастрофичной для русской армии на Кавказе, адмирал писал Меншикову:
«Я, кажется, до сего времени еще не упоминал вашей светлости о пришествии на правый фланг Кавказской линии в землю абадзехов с прошлого лета соумышленника Шамиля, чеченца Хаджи Мугамеда, который, скрывая себя, кто он таков, объявляет им только, что прислан от могущественной особы для спасения правоверных от ига неверных… Он еще с начала появления предвещал им, что не успеет осенью спасть лист с деревьев, как не останется ни одного русского от Кубани до Черного моря».
Серебряков еще мог только предполагать, каким печальным пророчеством звучат эти слова в марте 1843 года — в августе началось тотальное наступление отрядов Шамиля и Кавказский корпус потерял почти все, что было завоевано в Дагестане и Чечне за предшествующие четверть века. И влияние религиозного фанатизма, сплачивающего мюридов имама, было фактором гигантской важности.
«Этот пришелец, — продолжает Серебряков, — может быть нам очень вреден тогда только, если успеет, как он домогается религиозным фанатизмом, которого у здешних горцев еще нет, вселить дух народности, понятия общих усилий всех племен правого фланга, подобно Чечне…»
