Крупный ученый — ботаник, агроном, этнограф — Иван Николаевич Клинген, в конце XIX века изучавший природу разгромленной Черкесии, оставил убийственные свидетельства:
«Весь восточный берег Черного моря и большая часть Батумского округа представляет из себя обширную пустыню с населением более редким, чем Сибирь. Природа здесь роскошна, как нигде в Европе, а климат по мягкости подобен климату Ривьеры. Растительность, сохраняя свою южнорусскую физиономию в северо-западной части, постепенно утрачивает ее при передвижении на юг, а за Сочи мало-помалу принимает субтропический характер… Под нею скрывается плодородная почва, нередко тучный чернозем, который обеспечивает урожаи самых прихотливых сельскохозяйственных растений, а массы воды дают огромные ресурсы для применения надпочвенного, подпочвенного и даже воздушного орошения. Но до последнего времени население побережья не прибавлялось, а скорее рефессировало, и колонии прозябали, а не процветали; ничтожная производительность земли, всюду жалкая культура, уныние в сердцах, вечные вздохи о покинутой родине, бедность, болезни, невозможные дороги, отсутствие мостов, общий упадок и одичание — вот что режет глаз на каждом шагу… В продолжение более чем четверти века испытаны всевозможные меры заселения, немало денег и энергии ушло на бесплодные попытки, а все же дело не продвинулось.
В чем же здесь тайна?»
И честный ответ:
«Исчезли горцы, но вместе с ними исчезло их знание местных условий, их опытность, та народная мудрость, которая у беднейших народов составляет лучшее сокровище и которой не должен брезговать даже самый культурный европеец. Горцы прекрасно умели возделывать всякого рода орехи, хурму, яблоки, груши, винную ягоду и, несмотря на закон, угощали европейцев прекрасным вином. На юго-востоке занимались они хлопком, особый вид лебеды служил им для добывания селитры, а душистый мед тысячами пудов шел за границу. Их защитные насаждения вдоль рек, живые изгороди, лесные опушки кругом полей, древесные группы для затенения, воздушные силосы из листьев и ветвей — все вызывает одобрение агрономов. Веками выработанная система гигиенического режима для предупреждения от лихорадки, особый выбор мест для жилища, пользование водой, распределение работ по времени дня и по времени года в зависимости от вертикального профиля местности — все возбуждает удивление среди гигиенистов. Их плуги и рала, их выносливые горские семена были замечательно приспособлены к местным условиям. Скотоводство велось в огромных размерах, и из молочных продуктов приготовлялся хороший и прочный сыр… Они ежегодно били до 500 000 баранов и продавали до 200 000 бурок. Масса тисового, пальмового и строевого леса грузилась на иностранные корабли. Еще в последней трети прошлого столетия (XVIII век. — Я. Г.)… общий вывоз товаров из Черкесии простирался, по тогдашним деньгам (считая один только таманский рынок и Каплу), до двух миллионов рублей. Из этого количества на долю одного восточного побережья приходилось около миллиона по нынешнему курсу».
Итоговый вывод Клинген вписал курсивом:
«Удалив из страны черкесов в силу общих государственных соображений, мы взяли на себя тяжелый нравственный долг удовлетворить цивилизацию за утраченные силы и за погибшую культуру, которая копилась 3000 лет, а погибла в 30 лет под напором чудовищно-творческой силы природы, уже не сдерживаемой опытной и сильной рукой аборигена… Бессильны здесь огонь и меч, и не спасут никакие беспочвенные проекты, потому что погибли навсегда старые традиции и почти без следа исчезла старая культура»
[150].
«Погибшая культура…». «Исчезла старая культура…»
Честный русский ученый нигде ни словом не говорит о «дикости» аборигенов, об этом любимом аргументе новых конквистадоров. Да и не только их. Демократ Добролюбов, сочувствуя горцам, писал, тем не менее, о необходимости «внушить диким племенам истинные начала образованности и гражданского быта». За несколько десятилетий до Добролюбова железный республиканец и несгибаемый государственник Пестель аргументировал поголовное изгнание горцев с Кавказа и заселение его русскими крестьянами тем, что «полудикие народы» не могут рационально распоряжаться благами природы.
Таков был уровень осведомленности и неспособность понять ценность другой культуры.
Сведения о цветущем состоянии края приходят в некоторое противоречие со свидетельствами русских военных. Так, например, адмирал Серебряков, игравший одну из ведущих ролей в войне на Черноморском побережье и в прилегающих горах, назвал черкесов «стадом нищих дикарей». (Правда, через некоторое время он изменил свое мнение.)
Это объяснялось двумя причинами. Во-первых, особым шиком среди горских удальцов, в том числе и имевших высокий социальный статус, было ношение драных черкесок при дорогом оружии. На русских офицеров, недостаточно знакомых с горским бытом и психологией, это производило странное впечатление. Во-вторых, и это главное, черкесы действительно постепенно нищали в результате карательных действий войск Кавказского корпуса. Это была сознательная стратегия, направленная на уничтожение посевов, угон скота, разрушение аулов, что приводило к массовому голоду и хозяйственному разорению.
Тут стоит повторить уже известный нам фрагмент из наставления генерала Вельяминова полковнику Хан-Гирею, направленному, как мы помним, Николаем I уговорить черкесов подчиниться требованиям Петербурга:
«Натухайцы, шапсуги и абадзехи до сих пор упорствуют в непокорности. Самая большая половина натухайцев и значительная часть шапсугов потерпели большие разорения в последние три года. Многие остались на прежних местах жительства, и как дома их сожжены, то живут в скудных шалашах. Другие переселились к абадзехам, к шапсугам, обитающим между Абином и Афипсом, и к народам, живущим вдоль берега Черного моря между Геленджиком и Гагрою. Натухайцы, потерпев в прошедшую осень большую потерю в сене, как оттого, что сами зажгли его (чтобы не досталось русским. — Я. Г.), и оттого, что весьма много взято нашими войсками, продавали в течение зимы рогатый скот и баранов за бесценок»
[151].
Разумеется, цивилизация «Кавказской Атлантиды» не исчерпывалась процветанием сельского хозяйства во всех его видах, включая коневодство — черкесские кони чрезвычайно ценились, в частности, русскими офицерами.
В Черкесии были развиты изощренные ремесла — главным образом изготовление оружия высочайшего качества. Недаром Ермолов начал перевооружение войск Кавказского корпуса, заменяя традиционные сабли на горские шашки. В Черкесии до середины XIX века производились металлические доспехи для конных воинов, высоко ценимые далеко за пределами Кавказа.
Надо помнить о «военном отходничестве» черкесов. Военная культура Черкесии находилась на весьма высоком уровне, и наемники-черкесы играли значительную роль как в войнах между государствами Востока, так и во внутренних междоусобицах. Но военная и политическая история черкесов за пределами Черкесии — особый обширный сюжет, разворачивать который в данном сочинении нет возможности. Он подробно рассмотрен в фундаментальной «Истории Черкесии в Средние века и новое время», написанной уже названным Самиром Хотко и выпущенной издательством Санкт-Петербургского университета в 2001 году.
