Вспомнив о плей-листе, она записала в блокнот названия групп с постеров. Pulp и Blur; впрочем, ей это и так уже известно. На стуле возвышалась горка сложенных футболок с принтами. Воровато оглянувшись – не наблюдают ли? – она подошла поближе. Футболки были старые, выцветшие от стирок и поношенные, и потому совсем мягкие. Она осторожно поводила пальцами по самой верхней, потом взяла и подняла за плечики; перед ней развернулась имитация «Диптиха Мэрилин» Энди Уорхола с портретами Игги Попа. Отложив футболку в сторону, она перешла к следующей. Синяя майка с Blur. Вероятно, та самая, которую она видела на Эми во время первого визита. Самую нижнюю даже не пришлось разворачивать – и так был виден знакомый принт Smashing Pumpkins. Она аккуратно сложила все футболки, вернула их на место и выровняла стопочку. Насколько можно было судить по рассказам Боба, Джо, которая стирала на всю свою маленькую семью, очень ревностно относилась к складыванию вещей.
Конфликты и бардак. Вот на какой почве вырастают проблемы. Недоглядели. Семейная жизнь дала трещину, и сквозь нее в дом попал человек, которого нельзя было пускать. Но в случае с Джо и Бобом об этом и речи не шло. Собственный дом, постоянная работа, единственный ребенок. Что они упустили? Разве они вообще могли что-то упустить? И все же они проглядели Пола. И, если верить его словам, еще одного парня.
Она подумала о матери. Та вообще могла спать целыми днями – так что Алекс бежала на школьный автобус голодная и в мятой со вчерашнего дня одежде – или даже не явиться до утра домой. Однако никакой катастрофы не случилось. Столько негативных факторов – и практически без последствий. Так почему именно Эми?
Алекс снова взглянула на постеры. Тишина в палате стала оглушительной. Вытащив из сумки телефон и наушники, она наклонилась к Эми и вставила один наушник ей, а другой – себе. Их головы почти соприкасались; она промотала список до нужного плей-листа и резко уменьшила громкость, чтобы музыку было едва слышно. А затем позволила Blur плавно литься в их уши. Губы Эми чуть-чуть, самую капельку, приоткрылись, выпуская долгий, спокойный выдох.
Сегодня она добавит новые песни. Игги Попа, Smashing Pumpkins, еще немного Blur.
Слушая эту подборку по дороге в Девон, Алекс вспоминала свой девяносто пятый год. Что ее тогда занимало, что увлекало? Ей казалось, картины юности вдохновят ее и позволят почувствовать некую связь с судьбой Эми. Помогут найти подход к статье. Потом ее осенило: главная задача не в том, чтобы вжиться в эту историю, а в том, чтобы взглянуть на нее совершенно отстраненно; а ведь лучшие статьи она выдавала, когда сама проживала то, о чем писала.
Когда ее мать, у которой грудина уже выдавалась вперед, как у куриной тушки, неподвижно лежала на больничной койке, не прикасаясь к стоящему на тумбочке виски-сауэр, Алекс на коленке заносила свои мысли и наблюдения в блокнот. Вот мать издала последний вздох – а она продолжает описывать свои ощущения, отмечая безошибочную точность выражения «предсмертный хрип». Еще секунду назад в палате было двое, а теперь никого, кроме нее, не осталось. Потом, на восходе солнца, она наблюдала, как лицо матери постепенно застывает. А когда утро наступило окончательно, длинными эсэмэсками переслала редактору статью на пятьсот слов для своей колонки – прихлебывая теплый бурбон из грелки, всегда бывшей у матери под рукой.
Вернувшись в объятия Мэтта, она первые четыре дня не плакала вообще. Слез не было, пока в воскресном выпуске не появилась ее статья, из которой она наконец узнала, что должна сейчас чувствовать.
Отпуск по семейным обстоятельствам стал настоящей пыткой. Все это время она пыталась превратить дом матери в их с Мэттом дом, а перед выходом на работу сама неожиданно попала в больницу. После этого Мэтт ушел.
Она вернулась к своей вторничной колонке. Работала дома, в забрызганной вином пижаме. Три вечера подряд бессмысленно пялилась на чистую вордовскую страницу, а голова плыла от запитых вином болеутоляющих (виски для этих таблеток был слишком крепким). Пыталась поймать мысль, но белый экран начинал скакать перед глазами. Наконец, через двенадцать часов после дедлайна, она написала:
* * *
Вопрос: что общего между моей матерью, моим ребенком и моим мужем?
Ответ: я всех их потеряла.
Не такое уж оригинальное начало. Но другого у меня сейчас нет…
Ровно через четыреста семьдесят три слова она отослала текст в редакцию и, не добравшись до спальни, вырубилась прямо на лестнице.
Спустя три часа ее разбудил телефон. «Прежде всего, – произнес голос на том конце провода, – хочу сказать, что сожалею о вашей утрате». Алекс силилась понять, кто это, а голос тем временем продолжал: «Нам нужно побеседовать. Не могли бы вы сегодня утром подъехать?»
Прошло еще два часа – и вот она с непросохшими после ледяного душа волосами сидит в переговорной, держа голову прямо и неподвижно и пытаясь сообразить, какое у нее должно быть выражение лица.
– Нам нужна новая тема, – говорил ей с той стороны орехового стола один из редакторов, которого она с трудом узнала. – Чернуха уже не актуальна – мы выжали из нее все, что можно. Через какое-то время у людей наступает к ней привыкание. Понимаете, что я хочу сказать?
– Да, – кое-как сумела выговорить Алекс, сосредоточившись на корзинке с фруктами в центре стола, чтобы удержать глаза вместе.
– У вас есть еще какие-нибудь идеи? – спросили ее.
– Нет, сейчас только это, – прохрипела она, рыгнув.
– Алекс, я думаю, вам нужно еще отдохнуть, – сказала женщина-редактор. – Вы слишком много пережили.
– Да-да, – кивнул редактор номер один. – Вашу колонку пока ведет Ричард. Отзывы хорошие. Я бы даже сказал, прекрасные. Торопиться некуда; когда будете готовы, мы вам что-нибудь другое подберем.
Алекс вскочила, с размаху врезавшись коленом в ножку стола, так что из глаз немедленно брызнули слезы.
– Не стоит беспокоиться, – сказала она, чувствуя, как в груди поднимается дикая ярость, и, не в состоянии больше сдерживаться, выплеснула: – Пошло все на хер! – а потом, чтобы уж точно до всех дошло, прокричала то же самое во весь голос: – Пошло все на хер! – и, добавив: – И вы все туда же! – на дрожащих ногах направилась к выходу, где ее подхватили вызванные кем-то охранники.
Через несколько минут она нырнула в полумрак ближайшего паба. Напилась до умопомрачения, а потом трахалась с посудомойщиком со слезящимися глазами в кухоньке за баром – даже не закрыв дверь. На этой же неделе она попала на страницы Private Eye
[8].
* * *
Алекс разглядывала гладкую кожу Эми. Морщин почти нет, только под глазами словно появился пыльный налет и волоски над верхней губой потемнели – вот и все, что отметила бы сама Эми, глядя в зеркало. В волосах у пробора виднелась серебристая ниточка. Алекс потянулась к ней рукой и выдернула. Потом разжала пальцы, так что волос полетел на пол, и погладила Эми по лицу, чувствуя, как кожа под ее рукой слегка пружинит. Из полуоткрытого рта вырвался легчайший, на грани слышимости, вздох.
