Тут он закатил глаза и залился жутким сдавленным смехом. Если бы он был нормальным человеком, я бы решил, что он сошел с ума. Но он и без того был сумасшедшим, и я не знал, что подумать.
– Вот так штука! – просипел он сквозь смех. – Значит, чтобы зарезать меня, можно было бы отрядить вашу супругу?
– Не говорите глупостей! Впрочем, должен признаться, что мой пример с насекомыми был действительно не совсем удачен. Вы все время бросаетесь в крайности, вот и у меня с языка сорвалось. Вопрос ведь чрезвычайно сложный. Но, только определив, что же такое человек, мы сможем приняться за дело…
– Не надо, не беспокойтесь. Я пошутил. Ну зачем вы так? – Он оборвал смех и перевел дыхание. – Честное слово, вы позволили мне так надолго оторвать вас от ваших занятий… Поистине, я получил огромное удовольствие… Серьезная беседа является превосходным упражнением для духа… Впрочем, было бы непростительно свести этот драгоценный для меня житейский опыт к простому упражнению. Чтобы еще более обогатить его, необходимо соответствующее заключение.
Он явно собирался откланиваться, и мне показалось, будто сам воздух в комнате внезапно стал светлее, я почувствовал несказанное облегчение, мне захотелось без умолку болтать всякую чепуху, но я строго одернул себя и с нарочито утомленным видом осведомился:
– Какое еще заключение?
– Вы ясно и недвусмысленно подтверждаете, что я являюсь марсианином.
– Что такое, опять все сначала?
– Вовсе нет. Как только вы это признаете, мы закончим.
– Сколько можно повторять, чтобы вы поняли наконец? Признание без доказательств равносильно догме. Пусть вы марсианин, но вы же не Бог, какой вам смысл навязывать мне веру в вас? Если вы действительно марсианин, то должны, по-видимому, располагать какими-то доказательствами, подтверждающими это. Тогда, прежде чем всячески порицать меня, вы, может быть, предъявите мне свои доказательства?
– Но ведь это невозможно. Аксиомы не требуют доказательств, об этом говорится даже в учебнике по элементарной геометрии. Доказывать можно лишь отношения между фактами, а доказательство самих фактов сводится к утверждению, что собака есть собака. И не говорите мне, пожалуйста, «сколько можно повторять». Называете себя гуманистом, а сами так обращаетесь со слабым человеком.
– Ну хорошо, что же я должен сделать?..
– Я бы хотел, чтобы вы поверили. Поверили по-настоящему. Сказать просто «верю» может всякий. Это пустая отговорка, и со мной это не пройдет. Кто здесь говорил, что Колумб не смог бы открыть Америку, если бы не верил в ее существование? Вы, сэнсэй!
– Я вовсе не это говорил. Здесь совершенно иной нюанс… Впрочем, ладно… Понятно. Я теперь решил, что верю. – Если не поверить, этот обмен словесами будет продолжаться до бесконечности, словно качание маятника. – Да, я поверил. Вы – марсианин.
– Благодарю вас, – произнес он с напыщенным достоинством, как актер в дешевой мелодраме. – Длительные усилия принесли свои плоды. Мне наконец удалось добиться успеха в равноправных переговорах с жителями Земли. От имени всех марсиан выражаю вам глубочайшую признательность.
– Всех марсиан? Есть еще и другие?
– А вы как думали? Какая же раса может существовать, если она состоит только из одного индивидуума? Однако, простите… Да, коль скоро вы поверили, я вправе, естественно, рассчитывать на ваше сотрудничество… Будьте добры, не откажитесь напоследок подвергнуться маленькому тесту.
– Тесту?
– Видите ли, мне бы хотелось получить от вас доказательство, что вы действительно поверили. Конкретное доказательство тому, что это не просто отговорка, как раньше, чтобы отвязаться от свихнувшегося собеседника. Не беспокойтесь, это не будет зловещее предложение ткнуть меня ножом. Можно начинать?.. Нет-нет, сэнсэй, оставайтесь там, где стоите…
Произнеся эти слова, он занял место между окном и дверью по другую сторону стола, выпрямился, медленно выставил вперед левую ногу, энергично отвел назад правое плечо, а затем подбросил в воздух и ловко поймал за лезвие нож. Держа нож над плечом, он принял классическую стойку метателя.
– Это что же? – изумился я. – Опять нож?
– Да, с ножом мне привычнее всего… Объясняю правила. Я считаю вслух до десяти и при слове «десять» бросаю нож. Куда я его брошу, сказать не могу. Может быть, в вас, сэнсэй, может быть, куда-нибудь еще. Об этом вам предоставляется судить самому. Далее, пока я считаю, я не бросаю ножа, а вы, сэнсэй, вольны предпринять все, что вам угодно. Что бы вы ни сделали, ни возражать, ни противиться я не буду. Вам все понятно? По-моему, правила очень ясные и простые.
– Не понимаю. Зачем все это нужно?
– Вам предоставляется решать, сэнсэй. Кто я такой? Марсианин или помешанный, вообразивший себя марсианином? От этого зависит, куда я брошу нож… Если я – марсианин, то внешнее сходство с человеком не обязательно предполагает сходство духовное… Тогда не исключено, что такие понятия, как гуманизм, для меня чужды и что я носитель совершенно иной идеологии… Впрочем, пятьдесят шансов из ста за то, что идеология у меня более гуманная, нежели у землян… Если же я сумасшедший, то опять-таки могу быть либо сторонником, либо противником насилия, смотря по тому, как я представляю себе идеологию марсиан…
– Но это означает, что я решительно не могу судить об этом.
– Да, если ставить вопрос так просто, то ни к какому выводу, пожалуй, не придешь.
– Разрешите маленькую справочку. Сами-то вы что думаете о марсианах?
– А ничего не думаю, ведь я же марсианин.
– Но это абсурд! – Я больше не пытался скрыть волнение, мне все стало безразлично. – Страшно сложный вопрос, дайте мне на размышление хотя бы дня три…
– Если вы не уверены в себе, то можете, пока я считаю, выбежать вон, наброситься на меня, принять меры к самообороне.
– И что тогда? Вы вот сказали, что противиться не будете, но как я могу быть в этом уверен?.. Дайте мне еще хоть какой-нибудь намек!
– Вы должны продемонстрировать силу своего суждения, сэнсэй. Если вы были по отношению ко мне вполне добросовестны, бояться вам нечего. Итак, я начинаю. Приготовились… Раз… Два… Три…
Где же эта женщина, которая должна прийти за ним? Тридцать минут прошло наверняка. Это была моя последняя надежда, и я бросил взгляд на часы. Часы показывали, что прошло всего двадцать пять минут. Только секундная стрелка мчалась как бешеная и путала мои мысли.
– Три… Четыре… Пять…
Пальцы гостя все крепче сжимают холодное лезвие. Я ощущал их, как свои собственные пальцы. Думать было некогда, оставалось положиться на внутренний импульс.
– Пять… Шесть… Семь…
9
Импульс… Это не мысль, это мистификация, в ней нет ничего серьезного. Судороги раздавленного паука тоже вызываются каким-то импульсом. И существует, несомненно, импульс, подсказывающий – ничего не предпринимать. Словно завороженный, пригвожденный к своему месту, неподвижный, как мерзлая рыба, я глядел на пальцы, сжимающие нож, в ожидании следующего движения.
