— И головные боли бедняжку мучат, — добавила Симона.
— Как нынче утром. Ну, тогда до завтра?
— До завтра, — хором откликнулись они, и маленькая Симона добавила:
— Доброго сна вам обеим.
Кэй поднялась по лестнице. Проходя коридором к их комнате, она услышала, что дождь все барабанит по крыше. "Господи, пусть он прекратится, не то нам будет адски трудно пробираться по лесным тропам". В комнате была настоящая парилка. Тина спала, повернувшись лицом к стене, ее рука вяло обнимала вторую подушку. Не прошло и минуты, как Кэй уснула рядом с ней.
Тем утром Эмиль Полинард, надевший поношенный плотницкий фартук, отступил назад, чтобы полюбоваться столом, над которым работал. Большой стол из гаитянского черного дерева делался по заказу богатого торговца из Кэйп-Гаитена. Времени, как заметил Эмиль, было двадцать минут девятого. Дождь прекратился перед самым рассветом, и теперь ярко светило солнце, освещая улицу за открытой дверью мастерской. Его помощник, семнадцатилетний Арман Катор, вышел из задней комнаты:
— Я докрасил, месье Полинард. Заняться теперь креслом мадам Джордан?
Арман был славный мальчик, неизменно вежливый.
— Да, будь добр.
Выглянув в дверь на приветливое солнышко, Полинард увидел на улице знакомую машину и тихонько удовлетворенно пробормотал:
— Ха!
Он их ждал. Чтобы выехать от церкви на главное шоссе вдоль северного берега, они обязательно должны были проехать его мастерскую. Он поспешно ступил на растрескавшуюся мостовую и остановился в ожидании.
Когда джип оказался совсем рядом, он весело замахал руками и окликнул:
— Bonjour, подружки! Удачной дороги!
— Да ведь это месье Полинард, — обратилась к Кэй малышка Тина Англэйд. — Наверное, это мастерская, о которой он говорил. — Она помахала в ответ Полинарду.
Кэй тоже махнула рукой, но не остановилась. Они опять выехали позже, чем следовало. Она проспала, а потом еще сестры не отпускали их без сытного завтрака.
Джип быстро проехал мимо. Полинард стоял подбоченившись и улыбался ему вслед.
— Ваши знакомые, сэр? — спросил от дверей Арман.
— Да уж, знакомые. Подвезли меня вчера, когда сломался автобус. Очаровательная женщина. А девочка… Да, Арман, любопытная история. Ты знаешь, что такое — потерять память?
— А?..
Джип скрылся из виду. Полинард вернулся в мастерскую.
— Эта малышка только что из больницы в Артибоне. Пролежала там долго — несколько месяцев, — потому что не могла вспомнить, кто она и откуда. А такая умница! Но теперь она наконец вспомнила и едет домой.
— Вот и хорошо.
— Да, если только то, что она им рассказала, — не новый трюк памяти. Кстати, у тебя, кажется, есть приятель, который не так давно приехал из местечка под названием Буа-Саваж?
— Да, сэр. Люк Этьен.
— Ты часто с ним видишься?
— Два-три раза в неделю.
— Тогда спроси его — мне любопытно, знает ли он девочку лет восьми-девяти, которая жила там, скажем, шесть-семь месяцев назад. По имени Тина Англэйд.
— Я лучше запишу. — Арман шагнул к верстаку, взял листок бумаги и плотницкий карандаш, — Может, я увижу завтра Люка на петушиных боях.
— Ты проводишь воскресенье на боях? Ставишь свои трудовые денежки на кур?
— Всего несколько монет, да и то редко. А вот Люк — тот ставит по-крупному и почти никогда не проигрывает. Все дивятся, как ему это удается.
— Я не одобряю петушиных боев и азартных игр, — сурово заметил Полинард. — Но про девочку ты его спроси, будь добр.
Петушиные бои, на которые ходил Арман, проводили в прибрежной деревушке Пти-Анс, чуть восточнее города. К приходу Армана бой уже начался. Белая и черно-красная птицы взметывали серый песок площадки, осыпавший зрителей дождем, в смертельной схватке. Болельщики толпились вокруг загородки из обрезков бамбука высотой по колено, криками подбадривая бойцов.
Белому приходилось туго. Арман едва успел высмотреть своего друга на дальнем краю ямы, когда бой закончился брызгами крови. Игроки зашевелились, собирая ставки.
Арман, протолкавшись к другу, без удивления взглянул на зажатые в его кулаке мятые банкноты. У Люка, верно, есть шестое чувство, уж очень редко он теряет поставленные деньги.
— Привет, — с улыбкой приветствовал его Арман, — Опять выиграл?
Высокий юноша, хмыкнув, запихнул бумажки в карман дорогой цветастой рубашки. Он угостил Армана сигаретой — тоже недешево по нынешним временам, — и остаток утра они простояли рядом. С подсказки друга Арман утроил принесенную с собой ставку.
Когда они наконец влезли в развалюху, направлявшуюся в город, Арман вспомнил про поручение и по бумажке прочел имя девочки.
— Ты не знаешь, жила такая в Буа-Саваже? — спросил он.
Маленький автобус дребезжал по шоссе, пробиваясь сквозь знойное марево над асфальтом. Люк уставился на Армана, словно видел его впервые.
Тот озадаченно спросил:
— Что такое? Я только хотел узнать, известно ли тебе…
— Неизвестно! Нет!
— Ну и нечего на меня орать. Что с тобой такое? Я просто спросил, что мне босс велел.
Недоверие на лице Люка пропало. Его сменил острый прищур, как будто он примеривался сделать очередную ставку.
— Говоришь, ту девочку везут в Буа-Саваж сейчас?
— Ну да. Ее везет сестра из больницы, где ей вернули память. То есть это если память вправду вернулась. Раз ты говоришь, что ее не знаешь, так, наверно, нет.
— Когда они собирались туда добраться?
— Откуда мне знать! Выехали вчера утром. Я только хотел узнать для месье Полинарда, правда ли, что Тина Англэйд из твоей деревни, или они зря туда едут.
— Зря, — ответил Люк и замолчал.
Он выходил первым. И постоял минуту, хмурясь вслед уходящему автобусу. Потом развернулся и зашагал по булыжной мостовой к домику, где жил с нынешней своей подружкой. Девушки не было дома. Люк зашел в спальню, уселся на кровать спиной к изголовью и обхватил колени руками. Потом закрыл глаза и вызвал в памяти лицо.
До сих пор он всего два раза пытался проделать это, и оба раза не совсем удачно. Но во второй раз получилось лучше, чем в первый, так что, пожалуй, он понемногу учился, как и предсказывал Маргал. Почувствовав, что покрывается потом, он стянул дорогую рубаху и отбросил ее к ногам, потом принял прежнюю позу и снова закрыл глаза. Вскоре пот струйками стекал у него по груди.
Зато лицо стало проявляться, и не так, как прежде.
Раньше изображение возникало у него в голове, в уме. А в этот раз — иначе. В этот раз лицо бокора плавало над кроватью, в изножье.
