— Вы могли бы приехать к нам в студию в Корке и рассказать в программе о марб бхео? Мы, конечно, заплатили бы вам определенную сумму.
Тут я спиной почувствовал сквозняк.
Обернувшись, я увидел, что дверь в коттедж открыта. К моему удивлению, в дверях я увидел старушку, которую повстречал в букинистической лавке. На сером фоне дверного проема вырисовывался ее сгорбленный черный силуэт. В горах поднялся ветер, старушечье платье викторианской эпохи развевалось и хлопало подолом, как крылья черного ворона.
— Больше вам здесь делать нечего, — властно сказала она скрипучим старческим голосом.
— Я здесь, чтобы увидеть отца Дохени, — сухо отреагировал я и в поисках поддержки посмотрел на старого священника. — И по вашему, кстати, совету, — словно оправдываясь, добавил к этому.
Старик, кажется, задремал на своем жестком стуле с высокой спинкой — челюсть его опустилась на грудь, а глаза закрылись.
— Ну, так вы его и увидели. Он говорил с вами. А теперь уходите!
Я растерянно смотрел на старуху, меня просто потрясла ее грубость.
— Я склонен думать, что в этом доме не вам указывать, что мне делать, мадам, — недобро заметил я.
Рот старухи под вуалью открылся, и вслед за этим последовало такое жуткое хихиканье, что у меня волосы на затылке зашевелились.
— Здесь распоряжаюсь я. — Старуха засопела, восстанавливая дыхание после приступа веселья, если только эти мерзкие звуки, которые она издавала, свидетельствовали о веселье.
— Вы хотите сказать, что вы экономка отца Дохени? — Я не смог скрыть своего удивления, так как старуха, судя по ее виду, вряд ли была способна донести чайник от очага до стола, не говоря уж о других функциях, которые должна выполнять экономка.
Она снова хихикнула.
— Уже поздно, юноша, — наконец сказала она. — Я на вашем месте поторопилась бы. Ночью над этими горами витает зло. Надо быть осторожным.
Старуха протянула костлявую руку, жестом предлагая мне покинуть дом.
Я снова посмотрел на отца Дохени, но он даже не шелохнулся, тогда я собрал свои записи, встал и с независимым, насколько это было возможно, видом надел куртку.
Старуха проигнорировала меня, когда я с ней попрощался, — она просто отступила от двери в сторону.
Луна была высоко, ветер подгонял по небу беспокойные облака и завывал в горных расселинах. Иней белыми венами разбежался по каменистому склону. За время, что я провел в коттедже священника, температура воздуха значительно понизилась. Где-то вдали выли собаки. Ночью в горах эти звуки казались нереальными, потусторонними.
Я добрался до своего мотоцикла и, надеясь, что не потревожу сон святого отца, ударил ногой по стартеру.
На то, чтобы "триумф" разогрелся и был готов начать движение вниз по извилистой горной дороге, потребовалось некоторое время.
Проехав не больше мили, я вспомнил, что оставил один из своих блокнотов на столе в коттедже отца Дохени. Тяжело вздохнув, я затормозил, осторожно развернул "триумф" на грязной дороге и покатил обратно к "Тич Дрок-Хлу".
Часть пути до коттеджа я прошел пешком.
Не знаю почему, но у двери в дом я решил подождать и не стучать сразу.
До моих ушей донеслось приглушенное завывание.
Голос принадлежал старухе. Слова я начал разбирать лишь через некоторое время, но их значение оставалось для меня загадкой, так как произносились они на древнеирландском.
Что-то подтолкнуло меня заглянуть в маленькое окошко.
В полумраке я разглядел старого священника, теперь он стоял в центре комнаты. Перед ним стояла сгорбленная старуха и что-то напевала. Удивительное дело — в руках у нее была одна из этих старинных сабель с изогнутым клинком. Ее странное поведение — то, как она пела этим своим дребезжащим голосом, — заставило меня напрячься.
Вдруг старуха умолкла.
— Запомни, Дохени! — властно сказала она.
Старый священник стоял как столб и не мигая смотрел своими бесцветными глазами поверх головы старухи.
— Ты должен помнить. Вот что они сделали.
Я даже не успел рта раскрыть, как старуха подняла саблю и с немалой силой, которая таилась в ее с виду хрупком теле, пронзила грудь священника точно в том месте, где сердце. Я видел, как острие клинка вышло из спины отца Дохени. Но после такого мощного удара он даже не пошатнулся.
У меня челюсть отвисла от удивления. Дальше — хуже.
Старуха отступила на шаг от священника.
— Помни, Дохени!
Святой отец костлявыми руками взялся за рукоять сабли и медленно, но уверенно вытянул ее из груди. Клинок сверкал в отблесках огня, на нем не было ни капли крови.
Я стоял у окна и не мог пошевелиться, меня словно парализовало от ужаса.
Я не мог поверить, что видел все это. Такого не может быть. Старуха пронзила острым клинком грудь священника, а он и глазом не моргнул. Он просто вытащил клинок из груди. И раны никакой не было!
Я чуть не завопил от ужаса и рванул от окна к своему мотоциклу. Паника буквально ставила мне подножки. Я пытался завести мотоцикл, но казалось, что все делаю не так. Я услышал вопль старухи и увидел на тропинке какую-то тень. Я чувствовал за спиной зловонное дыхание. Тут мотоцикл взревел, и я помчался прочь.
Ухабистая, грязная дорога не позволяла разогнаться как следует. Я чувствовал себя участником ралли по сельской местности. Вихляя из стороны в сторону, подпрыгивая на ухабах и кренясь чуть не до земли, я гнал "триумф" по горной дороге в сторону ближайшей деревни, то есть к Баллинагри. Никогда в жизни я так не ездил, за мной словно тысяча демонов гналась.
Я начал немного успокаиваться и тут увидел впереди горбатый мост через горную речку. Это был старинный мост из гранита, и по нему едва-едва могли разойтись три человека. Я ослабил дроссель, чтобы поаккуратнее преодолеть возникшую преграду, и в этот момент…
В этот момент фара "триумфа" высветила фигуру священника. Он стоял посредине моста. Он стоял там и ждал меня.
Я испуганно вцепился в руль и совершил глупую и тщетную попытку перебраться на другой берег не по мосту, а через бурный водный поток.
Переднее колесо "триумфа" врезалось в камень, и дальше я помню, только как кувыркался в воздухе и в итоге хлопнулся в грязь на противоположном берегу. Берег был мягким, но от удара из меня вышел весь воздух и я потерял сознание.
Без сознания я был всего пару секунд, а когда начал приходить в себя, помню, у меня тошнота подкатила к горлу. Я заморгал и открыл глаза.
В футе надо мной нависло бледное пергаментное лицо старого священника. Его бесцветные глаза, казалось, смотрели сквозь меня. Изо рта священника жутко воняло, и вообще от него исходил гнилостный запах смерти и разложения. Я почувствовал его цепкие руки на своей шее. Большие сильные клешни начали сжиматься.
