Пакстон выполз из норы и протянул нам руку. "Дайте ее мне, — прошептал он, — разверните". Мы развернули носовые платки, и он забрал корону, сверкнувшую в лунном свете. Мы не касались этого куска металла, и позже я решил, что это было правильно. Еще секунда — и Пакстон снова вылез из туннеля и принялся торопливо забрасывать его землей; руки у него были окровавлены, но он не разрешал нам помочь ему. Самой трудной частью работы оказалось придать месту первоначальный вид; и все же, не знаю как, он успешно справился с этим. Наконец он остался доволен собой, и мы повернули прочь.
Мы отошли на пару сотен ярдов от холма, когда Лонг внезапно сказал: "Послушайте, вы оставили там свое пальто. Надо вернуться. Видите?" И верно, оглянувшись, я увидел его — длинное темное пальто, лежавшее на том месте, где только что была дыра. Но Пакстон не остановился, он лишь покачал головой и поднял руку, на которой нес свою одежду. А когда мы его догнали, он сказал спокойно, словно для него уже ничто не имело значения: "Это было не пальто". И действительно, когда мы оглянулись снова, темный предмет исчез.
Мы вышли на дорогу и скоро вернулись в город. Когда мы подошли к гостинице, еще не было двенадцати. Мы с Лонгом постарались принять беззаботный вид и, войдя в отель, сказали коридорному, что это был прекрасный вечер для прогулки. Прежде чем закрыть дверь, служащий осмотрел пляж, простиравшийся впереди, и спросил:
— Вы никого не встретили там, сэр?
— Нет, ни души, — ответил я и помню, что при этих словах Пакстон как-то странно взглянул на меня.
— Мне просто показалось, что какой-то человек свернул с дороги на станцию и последовал за вами, господа, — объяснил коридорный. — Но вас было трое, и я подумал, что с вами ничего дурного не случится.
Я не знал, что сказать на это; Лонг просто пожелал слуге спокойной ночи, и мы поднялись наверх, пообещав ему выключить везде свет и немедленно лечь спать.
Оказавшись у себя в номере, мы постарались, насколько могли, поднять Пакстону настроение.
— Корона в безопасности, на своем месте, — говорили мы, — конечно, лучше бы вы ее не трогали, — (он горестно согласился с этим), — но вы ведь не причинили ей никакого вреда, и мы никогда не расскажем никому об этом, чтобы другой безумец не вздумал снова откопать ее. Как вы сейчас, лучше себя чувствуете?
— Должен признаться, — заметил я, — что по дороге к кургану я уже готов был согласиться с вами, что нас… что за нами кто-то следит, но когда мы шли обратно, ничего такого не было, верно?
Но это не утешало несчастного.
— Вам не о чем беспокоиться, — отвечал он, — но я проклят. Я должен буду заплатить за это ужасное святотатство. Я знаю, что вы ответите. Церковь может мне помочь. Да, душа моя, возможно, и спасется, но тело погибнет. Это правда, я чувствую, что он ждет меня снаружи. И все же… — Пакстон смолк, затем принялся благодарить нас, но мы постарались прервать его излияния.
Естественно, мы настаивали, чтобы назавтра он пришел к нам, и сказали, что с удовольствием прогуляемся с ним. Или, может быть, он играет в гольф? Да, он играл в гольф, но сказал, что назавтра ему будет, скорее всего, не до этого. Тогда мы посоветовали ему поспать подольше и посидеть у нас утром, пока мы будем играть, а потом всем вместе пойти на прогулку. Пакстон вел себя очень тихо и покорно, готов был делать то, что мы считали нужным, но явно считал, что надвигающееся несчастье нельзя ни предотвратить, ни смягчить. Вы спросите, почему мы не настояли на том, чтобы проводить несчастного домой и оставить в безопасности под присмотром родственников? Дело в том, что у него никого не было. Он жил в городе, но недавно решил некоторое время провести в Швеции, отказался от квартиры, отправил свое имущество морем, а сам коротал время до отъезда, который должен был состояться через две-три недели. Во всяком случае, мы решили, что теперь остается лечь спать и завтра посмотреть, как будут обстоять дела.
Наступило солнечное апрельское утро, и мы чувствовали себя прекрасно, Лонг и я; Пакстон выглядел значительно лучше, когда мы встретились за завтраком. "Мне кажется, я уже сто лет не спал так спокойно, как сегодня", — сказал он. Он собрался последовать нашему совету — сидеть в гостинице все утро и выйти с нами позднее. Мы отправились на поле для игры в гольф, встретили там знакомых и играли все утро.
Вернувшись в гостиницу, мы отправились прямиком в свой номер. Пакстон сидел там, мирно читая книгу.
— Вы готовы к выходу? — спросил Лонг. — Скажем, через полчаса?
— Разумеется, — ответил он.
Я сказал, что мы должны переодеться и принять ванну, а примерно через полчаса зайдем за ним. Я принял ванну, затем прилег минут на десять. Мы с Лонгом вышли из своих комнат одновременно и вместе отправились за Пакстоном. Но его в гостиной не оказалось — лишь книга лежала на столе. Его не было ни в номере, ни в холле. Мы позвали его по имени. Вышел слуга и сообщил:
— О, а я решил, что вы, господа, уже ушли, и ваш друг тоже так подумал. Он услышал, как вы зовете его вон оттуда, с тропинки, и выбежал к вам, но я выглянул из окна столовой и вас не заметил. Во всяком случае, он побежал вон туда, на пляж.
Мы, не говоря ни слова, бросились к морю — в направлении, противоположном нашей вчерашней экспедиции. Еще не было четырех, день стоял солнечный, хотя собирались облака. Судя по всему, нам не стоило беспокоиться: вокруг гуляло много народу и со взрослым мужчиной вряд ли могло случиться что-то плохое.
Но что-то в выражении наших лиц, должно быть, поразило слугу, потому что он вышел вслед за нами на крыльцо, указал направление и повторил: "Да, он побежал туда". Мы добрались до полосы гальки и остановились. Нам предстояло выбрать путь: либо идти мимо домов, стоявших вдоль берега, либо по песку у самой воды — было время отлива, и песчаная полоса стала довольно широкой. Разумеется, мы могли выбрать средний путь и идти по гальке, но пробираться по камням нелегко. Мы выбрали песок, потому что там почти никого не было, и с человеком вполне могла случиться беда, причем никто ничего не заметил бы.
Лонг сказал, что он видит впереди Пакстона, тот бежит и размахивает тростью, словно хочет привлечь внимание кого-то, кто идет впереди него. Я не был в этом уверен: с юга быстро надвигалась полоса тумана, который часто бывает на море. На берегу кто-то был, это все, что я мог сказать. На песке мы обнаружили следы ботинок. Но перед этим по песку прошел кто-то босой: следы обуви наступали на следы босых ног. Разумеется, вы можете положиться лишь на мои слова: Лонг мертв, у нас не было ни времени, ни возможности зарисовать улики, а прилив вскоре все смыл. Нам оставалось лишь отметить эту странность и поспешить дальше. Но необычные следы повторялись снова и снова, и мы убедились, что здесь прошел кто-то босыми ногами, причем плоти на них было меньше, чем кости.
Мысль о том, что Пакстон гонится за кем-то подобным и считает, что догоняет друзей, была ужасна. Можете себе представить картины, мелькавшие в нашем воображении: как существо, за которым он следует, внезапно останавливается и бросается на него, едва видное сквозь мглу, — туман с каждой минутой становился гуще. Пока я бежал вперед, поражаясь, каким образом несчастный мог принять эту тварь за нас, мне на ум пришли его слова: "Он способен создавать обман зрения". А потом я задумался о конце, который его ждет, потому что уже не надеялся предотвратить этот конец, и о том — нет, пожалуй, не стоит рассказывать о страшных, зловещих мыслях, мелькавших в моей голове, пока мы неслись сквозь туман. Это было нечто жуткое — солнце стояло высоко в небе, но мы ничего вокруг не видели. Мы могли лишь сказать, что дома остались позади и мы находились на пустынном пространстве между городом и старым фортом. Вы знаете, что дальше, за фортом, ничего нет, кроме бесконечной полосы гальки, — ни домов, ни единой живой души. Лишь земля, точнее, камни простираются впереди, справа — река, а слева — море.
