Ужасный «джин» был выпущен из бутылки. Отныне американская разведка и ЦРУ в особенности больше никогда не останутся теми же…
До появления статьи Херша конгресс почти не обращал внимания на дела разведки. В 1950-е и 1960-е годы в конгресс было внесено двести законопроектов, касающихся спецслужб. Ни один из них не был поставлен на голосование. В течение этого периода слушания с участием представителей разведывательного сообщества длились в среднем двадцать часов в год. На них главным образом речь шла о бюджете. Но это был не контроль, а скорее спорадический, некритический взгляд. Шлезингер рассказывает, например, что не далее как в 1973 году он подошел к одному сенатору, чтобы рассказать об одной тайной операции, проводимой ЦРУ. «Нет, нет, мой дорогой, не говори мне ничего! Принимайтесь за дело и делайте его. Но я ничего не хочу знать!» Колби также покажет, что «конгресс был информирован настолько, насколько этого хотел».
Отношения между ЦРУ и конгрессом, или отпущение грехов по неведению.
Не зная о реальном состоянии дел, конгрессмены были готовы закрыть глаза на действия ЦРУ за границей, которые становились всё более и более спорными из года в год… Но не внутри страны. Разоблачения Херша меняют всё. Конгресс осознает, что был слишком доверчив, слишком наивен и слишком терпим в отношении спецслужб. Другими словами, эти разоблачения открыли глаза конгрессу. И переполнили чашу терпения того, с чем американцы могли смириться в сфере деятельности этой загадочной организации, созданной в самом начале холодной войны.
Эффект снежного кома начинается с принятия закона, ограничивающего свободу действий Белого дома на проведение тайных операций. Эта поправка Хьюса-Райана была принята 31 декабря 1974 года. Институт президентства, ослабленный «Уотергейтом», не смог воспрепятствовать принятию этого закона, обязывающего Белый дом ставить конгресс в известность о всех операциях ЦРУ, выходящих за рамки сбора разведывательной информации. Отныне президент должен подписывать документ, в котором он объясняет, почему данная тайная операция важна для национальной безопасности, как он рассчитывает ее провести и каковы возможные риски. Каждая из этих операций должна быть рассмотрена в шести парламентских комитетах, в состав которых входит более ста пятидесяти человек (число комитетов через несколько лет будет сокращено до двух, чтобы снизить риск утечки сведений).
Теоретически эта поправка означает конец принципа «благовидного предлога». Белый дом не сможет больше уходить от ответственности за тайные операции. Всё должно быть скреплено подписью и печатью президента. Через прессу Колби утверждает: «Я не считаю, что мы должны были обманывать американский народ. Мы можем его информировать, сохраняя при этом секретность, где это необходимо».
Но конгресс не желает останавливаться на этом. Он решил провести свое собственное расследование о действиях ЦРУ и операции «Хаос» в особенности. Значительное число его членов было избрано недавно и не имело опыта работы в наиболее напряженные моменты холодной войны. Они обещают своим избирателям играть роль жандармов, как они это делали некоторое время назад в случае «Уотергейта». Именно в такой скандальной обстановке начинается 1975 год, который станет в Соединенных Штатах годом разведки.
Глава тринадцатая
Ужасные годы
«Мы действительно влипли в грязную историю!»
Именно так Форд описывает Хелмсу в начале января 1975 года положение, в котором находится его администрация. Бывший директор защищает ЦРУ, объясняя, что оно шпионило за американскими диссидентами с единственной целью выявления их связи с иностранными организациями. Форд ему отвечает, что он не хочет «устраивать охоту на ведьм». Но добавляет, что «в силу сложившейся ситуации я не уверен, что смогу всё взять под контроль…».
Ричард Чейни, глава администрации Белого дома, рекомендует Форду сохранять разумную дистанцию с ЦРУ, также как вело себя управление в деле «Уотергейт». С момента создания ЦРУ президенты всегда вставали на его открытую защиту. Но оно превратилось в политический яд! Форд дает ясно понять директору ЦРУ, что он должен выходить из этой ситуации сам.
Лучшее, что он может сделать: создать комиссию по расследованию. Такая комиссия под руководством вице-президента Нельсона Рокфеллера займется операцией «Хаос». Делая это, Форд рассчитывает выбить почву из-под ног конгресса и свести расследование к некоторым частным эпизодам.
Вначале Рокфеллер ведет себя, как ожидалось: осторожно, скромно, стараясь не раскрывать детали, которые не были до сих пор известны. Он может рассчитывать на поддержку других членов комиссии. Один из них — не кто иной, как Рональд Рейган, губернатор штата Калифорния и будущий президент Соединенных Штатов. Он проявил понимание по отношению к ЦРУ и был скорее его защитником, нежели разрушителем.
Однако Колби решительно намерен разыграть карту прозрачности и активно сотрудничает с комиссией Рокфеллера… Более активно, чем Белый дом мог вообразить. К огромному неудовольствию офицеров ЦРУ, он передает, например, комиссии документ, известный под названием «фамильных драгоценностей».
Президент спрашивает Колби, действительно ли комиссии следует знать всё это. «Да», — отвечает директор ЦРУ, так как ввиду царящего в стране ажиотажа само существование управления может оказаться под угрозой. Лучший способ его сохранить — отказаться от чрезмерной секретности, которая разъедает ЦРУ со времени его создания. Лучше дать полную картину, чтобы оценить действия ЦРУ по совокупности, а не по частям. К тому же Колби хорошо помнит, что Никсон потерпел поражение не из-за «Уотергейта», а потому, что пытался скрыть свое преступление. Директор ЦРУ не намерен совершать ту же ошибку. Поэтому он говорит. И говорит всё, что знает, лишь бы только сведения, которые он разглашает, не подвергали опасности операции, офицеров и агентов ЦРУ.
Форд не разделяет эту точку зрения. «Следует освободиться от этого зелота», — сердится президент. Киссинджер, сохранивший пост госсекретаря после отставки Никсона, советует ему тем не менее подождать. Это неподходящий момент для увольнения директора ЦРУ, так как оно привлекло бы внимание к Белому дому. Подождем, пока пройдет гроза, уточняет Киссинджер, и позволим Колби играть роль громоотвода.
Форд не прислушивается. Он становится автором одного из самых больших президентских промахов в истории Соединенных Штатов. Во время неофициального завтрака в Белом доме с руководителями газеты «Нью-Йорк таймс» Форд им доверительно говорит, что не хотел бы, чтобы конгрессмены докопались до некоторых сторон деятельности ЦРУ… «Каких, например?» — спрашивает один из журналистов. «Убийства!» — восклицает президент в состоянии полной расслабленности. Осознавая только что допущенный промах, Форд добавляет: «Конечно, вы понимаете, что это не для печати». И уточняет, что он не хочет, чтобы Америка испачкалась в «выгребных нечистотах» разведки.
Газета согласна хранить этот секрет. Однако он передается от журналиста к журналисту, из редакции в редакцию, пока, наконец, не достигает ушей корреспондента телекомпании CBS, который сообщает Колби о том, что проболтал президент. Директор ЦРУ ошеломлен такой откровенностью. Когда корреспондент спрашивает его, пыталось ли уже ЦРУ убить кого-нибудь в США, Колби отвечает: «Нет, не в этой стране».
