Она решительно спустилась с лестницы и, забрав девочку, отнесла ее наверх, где, упав ничком на кровать, горько разрыдалась, жалея и упрекая себя и давая волю гневу, ревности и страху.
Убийство! Большой белый дом лениво раскинулся на солнце, над зеленеющими лужайками синели небеса, воздух был напоен ароматами роз и скошенной травы, и над всем этим царило Убийство. Наверху, в своей спальне, рыдала в подушку Элен, а внизу, в лесу, целовались Филип и Клэр, крепко прижимаясь друг к другу и думая о деньгах убитого. По гравийной подъездной дорожке ходила со своим возлюбленным Пета, очень недовольная тем, что он навлек на них все эти неприятности, «вместо того чтобы похоронить бедного деда, не поднимая лишнего шума». На мраморной террасе безмолвно застыла Белла, проливая слезы жалости, горя и одиночества, а внизу, на лужайке, среди лютиков и маргариток, сидел Эдвард, уже изрядно уставший от простодушной болтовни Рози-Пози и представлявший, как бы он воткнул в нее шприц; его также занимало, кто именно подкинул ему эту идею: он сам, реальный Эдвард, или его второе «я». И действительно ли он сумасшедший и опасен для окружающих, и убил ли он на самом деле деда…
Вечером за ужином, недоверчиво глядя друг на друга, они отчаянно делали вид, что все это ошибка и дед умер естественной смертью, что существует простое объяснение пропажи стрихнина, который обязательно найдется. Но наутро инспектор Кокрилл принес результаты вскрытия, которое обнаружило в теле громадное количество адренола.
Глава 8
На следствии Белла решила предстать в любимом ею образе гранд-дамы – довольно жалкая попытка повторить роль, которую Серафита играла в местной общественной жизни. Но когда она появилась перед родственниками в черной соломенной шляпке с петушиными перьями и скомканным клубком вуали, те в ужасе застонали.
– Дорогая, что за жуткий головной убор!
– Но она же черная, – возразила Белла.
– Да, но она тебе совершенно не идет – ты восстановишь против себя всех присяжных.
Однако Белла и бровью не повела. В этой шляпе она чувствовала себя прекрасно, шляпка поднимала ее самооценку и подчеркивала ее статус – красивая пожилая леди с положением, обеспеченным именем, состоянием и богатым поместьем сэра Ричарда Марча. Она шагала по подъездной дорожке, уверенно переставляя ноги в новых черных туфлях самого кошмарного вида. По бокам семенили протестующие Пета с Клэр, а сзади плелись Филип, Элен и Эдвард. Перед группой родственников пятился фотограф из газеты, и Белла с видом скорбного достоинства чуть склоняла траурные петушиные перья.
– Положение обязывает, – сказала она Пете, которая всем своим видом показывала, что с трудом удерживается от того, чтобы пнуть фотографа в удаляющийся живот.
– Очень жаль, что оно обязало тебя надеть эту шляпу. Ничего удивительного, что этот тип рвется нас фотографировать.
Наконец они пришли в мэрию, где за наскоро возведенной загородкой уже теснились семеро присяжных, похожих на оловянных солдатиков в еще не распакованной коробке. Белла сердитым шепотом заявила, что отныне прерывает всякие отношения с бакалейщиком Биллоком, мясником Хоскинсом и точильщиком Мэтчстиком.
– Только не с точильщиком, – хором взмолились Пета и Клэр. – Где мы тогда будем точить ножи?
Подвергаться допросу в присутствии этих людей, которые будут бесцеремонно ее разглядывать и, возможно, даже подозревать в убийстве, было для Беллы совершенно невыносимо.
Биллок ворочался в своем загоне, серьезно утесняя соседей.
– Мы так всех покупателей растеряем! А все этот Микинг со своей полицией!
Он сердито посмотрел на несчастного сержанта, привлекшего присяжных к их ответственной миссии. К двум лавкам, поставленным в глубине зала, медленно тянулась местная публика, подталкивая друг друга в спину, некоторые пожилые женщины невольно приседали в сторону господской Шляпы.
– Здрасьте, миледи!
– Добрый день, – с каменным лицом отвечала им Белла, и только благородное происхождение удерживало ее от того, чтобы запустить в них зонтиком.
Вокруг стола следователя суетились молодые люди в синих и серых с отливом костюмах с авторучками и карандашами в руках. Фотограф забрался на стол, чтобы запечатлеть в необычном ракурсе Шляпу. «Вдова, вся в черном, производила сильное впечатление», – записали эти юнцы в своих блокнотах, чтобы отвлечь читателей от более захватывающей военной темы, но потом решили, что «производить впечатление» звучит в данном случае несколько двусмысленно и, вычеркнув неудачный пассаж, стали сосредоточенно мусолить колпачки своих авторучек.
В качестве следователя выступал мистер Бейтмен, адвокат из Геронсфорда, который раньше в этом качестве никогда не подвизался. Он чем-то напоминал гиппопотама – низенький и толстый, с бычьей шеей и хитрыми бледно-голубыми глазками. Маленькие розовые ручки были тщательно ухоженны, а небольшие отполированные ноготки аккуратно подпилены. Когда он вошел, его помощник что-то невнятно прокричал, после чего оба тяжело плюхнулись на стулья.
Кокрилл решил предоставить мистеру Бейтмену самому сделать вывод. Он чувствовал, что в одиночестве не сможет прорвать глухую оборону семьи, пытающейся – причем совершенно явно – оградить Эдварда Тревиса от последствий его невольного преступления. Родственники вряд ли понимали, к чему это приведет, их попытки спасти парня были, по сути, лишь стремлением уйти от жестокой правды. Но теперь, когда они публично выступят в роли свидетелей, возможно, усилиями мистера Бейтмена из них удастся что-то выжать. Поэтому Кокрилл заранее уведомил этого джентльмена, что полиция полностью доверяет его проницательности и надеется на его полную объективность; короче, ее вполне устроит, если мистер Бейтмен подведет присяжных к признанию преступления без наличия преступника.
Мистер Бейтмен начал с Клэр, попросив ее рассказать, как она обнаружила тело. Девушка держалась просто и непринужденно, но была явно смущена повышенным интересом публики. Дав показания, она возвратилась на свое место, чуть вскинув голову и, как выразилась Пета, «работая лицом». «Она просто не может по-другому, привыкла рисоваться и все». (Сама Пета тоже отчаянно рисовалась, тяжело дышала, размахивала руками и говорила, чуть захлебываясь, однако все это вызвало скорее сочувствие, чем осуждение.)
– Это ужасно, мои дорогие, – заявила Клэр, пробираясь мимо родственников на место. – Все на тебя глазеют – просто перестаешь соображать…
Филип, описавший состояние тела и свой первоначальный диагноз, хладнокровно встретил «вопрос в лоб», как сказала бы Пета, заданный мистером Бейтменом относительно медицинской сумки, оставленной открытой в гостиной.
– Я же был среди родных. Дома мы ведем себя несколько иначе, чем на людях. У себя дома я держу эту сумку на стуле в своем кабинете, чтобы она всегда была под рукой. Не приковывать же мне ее к руке.
– Но она, конечно, всегда закрыта на замок?
– Замок сломался, – быстро ответил Филип.
