Позже, когда все пили на террасе кофе, Филип вытащил шприц, который принес из своей комнаты.
– Давайте попробуем и посмотрим, прав Коки или нет!
Пета тут же взвилась.
– Филип, хватит об этом, давай для разнообразия переключимся на что-нибудь другое.
– Как мы можем думать о чем-то другом? Смотрите! В одну точку попало почти полшприца.
– Да, но с целым хвостом капель, – заметил Эдвард. – Всю струю в одно место не выпустишь. Обязательно забрызгаешь все вокруг.
– Но значительная часть все же могла попасть в тарелку с едой, а капли, упавшие на ковер, могли высохнуть за ночь, особенно если утром в окно светило солнце.
– А вскрытие могло показать, как адренол попал в организм, – с едой или нет?
– Нет, не могло. Я уже устал объяснять, что с адренолом никогда не знаешь, был ли он введен путем инъекции или принят внутрь. Более того, мы даже не можем определить, как именно он был принят: с водой, с пищей или сам по себе.
Заметив, что Белла совсем сникла, Клэр поспешила заметить:
– Белла меньше всех была заинтересована в смерти нашего деда. Зачем ей его убивать? По новому завещанию она становилась владелицей Свонсуотера и получала весь капитал. Ей было только выгодно, чтобы он его подписал.
Белла запротестовала, говоря, что ей не нужен никакой Свонсуотер и все эти деньги, с нее довольно и маленького домика с садом, какой у нее был в Ярмуте в те далекие времена. Но Филип оставил эти протесты без внимания.
– Она могла убить деда, чтобы он не передумал!
Стивен немного поразмышлял.
– Если леди Марч убила сэра Ричарда сразу после того, как он подписал столь благоприятное для нее завещание, то зачем она его спрятала? Ей же было выгодно, чтобы оно обнаружилось как можно быстрее.
– Так оно бы вскоре и нашлось, – спокойно произнес Филип. – Когда бы утих весь этот сыр-бор и все бы твердо усвоили, что Белла – единственный человек, которому нет смысла убивать старика.
Пета, сидевшая на скамеечке для ног, прислонилась к ноге Беллы.
– Не обращай на него внимания, милая, он просто тебя дразнит. Послушай, Филип, дорогой мой дурачок, дед подписал завещание не раньше, чем без четверти восемь. Если Белла подлила ему яд в еду – а это могло случиться около половины восьмого, – как бы он тогда позвал мистера и миссис Бро? Ведь он бы сразу умер.
Филип немного растерялся, но все же продолжал стоять на своем.
– Вовсе не обязательно. Он мог получить только половину дозы, потому что часть струи из шприца могла попасть на пол. И потом адренол – это сильное стимулирующее средство, так что сначала он даже мог почувствовать себя бодрее, а потом, когда чета Бро ушла, впал в кому и умер. А что касается пропажи завещания, кто сказал, что это Белла? – с торжеством произнес Филип, хотя эта мысль пришла ему в голову только что. – Этот старый дурак Бро решил защитить меня от несправедливости и припрятал завещание. Так что бедная Белла зря старалась.
Неторопливо поднявшись, Филип подошел к Белле и чмокнул ее в щеку с небрежной учтивостью, которую часто демонстрировали члены семьи Марч.
– Дорогая Белла, я не верю ни единому своему слову! Все это просто мои измышления.
Белла, женщина по натуре незлобивая, решила проявить великодушие и примирительно махнула рукой.
– Знаю, Филип, на самом деле ты не веришь, что я могла совершить подобное – тем более из-за денег! У нас с Эдвардом достаточно средств для существования, а что касается Свонсуотера…
Она бросила взгляд на лужайки, уступами спускавшиеся к реке, потом оглянулась на дом, несколько подпорченный многочисленными пристройками, но милосердно отретушированный мягким вечерним светом.
– Что касается Свонсуотера, он так и не стал мне родным. Я… я не очень люблю это место. Люди, наверное, считают большой удачей, что я поселилась здесь и стала хозяйкой, но мне было не так уж сладко. Вы вечно подшучиваете над моим прошлым, но я не обижаюсь, ведь это вы не со зла. Но вот другие не всегда были столь доброжелательны – и потом здесь всегда царила Серафита!
Пета застыла, прижавшись к ногам Беллы. Ее нежная отзывчивая душа искренне сочувствовала другой душе, впервые облекшей в слова свои потаенные чувства. Она попыталась слабо протестовать:
– Но Серафита же лет пятнадцать как умерла!
– Нет, она не умерла, – возразила Белла. – Пока существует Свонсуотер, Серафита будет жива. Так хотел ваш дед, и после его смерти ничего не изменится. Для вас она что-то вроде прекрасной тени – улыбается с портретов, развешанных по всему дому, напоминает о себе своими крошечными балетными туфельками и разноцветными перчатками, розами, веерами и программками. Для вас она – легенда, призрак, чудесный отголосок былых времен. Но для меня она живая, реальная женщина. Я была любовницей вашего деда, и вы представляли меня как некое забавное существо, мирно живущее в маленьком игрушечном домике с кисейными занавесками и геранями на окнах. Да и Ричард воспринимал меня точно так же. Но у любовниц, этих бедняжек, тоже есть сердце. Я была не из тех, кто продавал себя или свою любовь за деньги и прочие блага, и никогда не убила бы вашего деда ради этого. Я любила его, хотя была всего-навсего ярмутской Беллой, как называла меня Серафита. О, для меня она не была обожаемым призраком! Она всегда была рядом с ним, холодная, насмешливая и уверенная в себе; жена, подарившая ему сыновей, которыми можно гордиться, в то время как мне приходилось прятать свою дочку – нежеланного ребенка, зачатого и рожденного во грехе, который лишь раздражал своего отца. Бедняжка Белла с ее жалкими претензиями на аристократизм и интеллектуальность покупала толстые книжки и прилежно читала их, чтобы хоть немного образовать себя и быть достойной сэра Ричарда. Но шутки Серафиты, исправно мне передававшиеся, скоро излечили меня от этого недуга! Однажды, когда Ричард повез меня в Лондон, мы наткнулись там на Серафиту. Она не стала устраивать сцену или пытаться меня зарезать – нет, это было не в ее духе! Никогда не забуду ту милую снисходительную улыбку, которой она наградила меня вместе с ироническим поклоном. Он был в восторге от ее самообладания, и самое печальное, что я тоже не могла им не восхищаться, – с грустной улыбкой призналась Белла. – Когда она умерла, я вышла за него замуж и думала, что буду счастлива, но она по-прежнему была рядом с ним, еще более упрочив свое положение. Когда Серафита была жива, то часто раздражала его и выводила из себя – и он приходил ко мне за нежностью и добротой, Ричард говорил, что она бедна на эмоции. Не знаю, что он имел в виду, но он часто повторял это. Когда же она умерла, он больше не вспоминал об этом, и постепенно память о ней заполнила всю его жизнь – и мою тоже.
Белла замолчала, словно опасаясь, что наговорила лишнего, но, увидев на лицах сочувствие, продолжила изливать душу, вспоминая свои горести и обиды.
– Свонсуотер стал моим домом. Я была уже немолода, но, входя туда, трепетала, как юная девочка, и была готова жить по его законам, выполняя все желания моего супруга. Но очень скоро выяснилось, что у него лишь одно желание: превратить этот дом в памятник Серафите. Я покинула свой маленький домик со всеми его финтифлюшками и желтенькой входной дверью, где я счастливо жила собственной жизнью так, как хотелось мне, и пришла в этот роскошный особняк, чтобы сохранять там память о Серафите. Теперь я не вытирала пыль, не ходила в магазины, не занималась хозяйством, теперь мне как истинной леди полагалось сидеть и ничего не делать. Моей единственной обязанностью было собирать букеты и ставить их в вазы под портретами Серафиты! А еще изучать рецепты Серафиты и сохранять все празднества и приемы, которые она устраивала. Следить за тем, чтобы все было как при ней, даже не пытаясь ничего изменить.
