Белла показала на клумбы с розами, чуть поникшими от дневной жары и собственного аромата.
– Знаете, что я вам скажу? Я терпеть не могу розы! Моя мать умерла летом, и на ее похоронах были только розы. Я была совсем маленькой, но с тех пор ненавижу их. Но Серафита любила розы, и весь сад был засажен ими, они заполняли весь дом и красовались под каждым ее портретом. И все пятнадцать лет моим святым долгом было украшать этими ненавистными цветами дом, который считался моим!
Последовало молчание, которое с улыбкой прервал Филип:
– Теперь, дорогая, когда деда нет, мы можем их выкорчевать.
– Нет, Филип, мы не будем устраивать здесь никаких погромов. Всем, что я имею, я обязана вашему деду. Он привел меня сюда, чтобы я помогла ему превратить Свонсуотер в мемориал Серафиты – значит, так тому и быть. Я не могу отказаться от своей миссии только потому, что его больше нет. Он собирался оставить Свонсуотер Пете, чтобы она продолжила эту традицию, и это вряд ли заденет ее чувства. Со мной все не так. И все же, если он достанется мне, я ничего не буду менять.
И, комкая кружевной платочек, Белла с неожиданной злостью произнесла:
– Чтобы я убила ради этого места! Да я ненавижу здесь каждый камень! А если оно станет моим, я буду прикована к нему навсегда…
За ее спиной в дверном проеме стоял инспектор Кокрилл, завороженно слушая эту страстную исповедь и размышляя, что, репетируй она свой монолог все это время – четыре дня, кажется? – вряд ли у нее получилось бы лучше.
Заметив его, Белла немедленно превратилась в радушную хозяйку: экспрессия ушла, и ее круглое лицо опять стало добрым и простоватым, без огонька и характера.
– Инспектор Кокрилл! Проходите, садитесь. Может быть, кофе? Боюсь, он уже остыл, но кто-нибудь из детей сбегает и принесет вам горячий.
Кокрилл чертовски устал за день.
– Очень мило с вашей стороны, леди Марч. Надеюсь, вас это не затруднит?
– Конечно, нет, инспектор. Пета, дорогая, ты сходишь?
– Я пойду с тобой, и мы заодно посадим ребенка на горшок, – заявила Клэр.
Пете не нравилось, что Клэр так демонстративно заботится о ребенке Элен, но она решила не затевать свару. Эдвард, сидевший на балюстраде и лениво дразнивший Боббина, произнес:
– Интересно, а бедняжка Нелл сможет там слушать девятичасовые новости? Без них она просто сойдет с ума.
Для Филипа была невыносима сама мысль, что Элен находится в заключении, даже если ей там комфортно и она слушает девятичасовые новости и рассказы о хирургических операциях жены сержанта полиции. Чтобы отвлечься от этих мыслей, он обратился к Кокриллу:
– Как продвигается ваше расследование, инспектор? Мы видели, что вы опять кружили вокруг павильона.
– Я пытался выяснить, можно ли войти в него через дверь и не оставить следов в коридоре, – коротко объяснил тот. – Выходит, что нельзя.
– А если прыгнуть?
– Но это семь футов без разбега.
– Белла, ты можешь прыгнуть на семь футов в длину? – поинтересовался Филип.
– Могу попытаться. Я же ваш главный подозреваемый. Вся штука в том, что представить себя выпрыгивающей из павильона после убийства Бро я в принципе могу, но воображаю, как бы он изумился, если бы я запрыгнула туда, словно престарелый кенгуру!
– А давайте пойдем и попробуем, – предложил Эдвард. – Вот будет потеха. Коки, держу пари, я бы смог допрыгнуть до гостиной! Ей-богу, смог бы!
Но, сообразив, что подобные достижения могут быть истолкованы не в его пользу, он испуганно замолк.
Кокрилл воспринял идею с энтузиазмом. Он любил, когда подозреваемые говорили. Если всем скопом обсуждать преступление, убийца должен либо принять участие в обсуждении, либо хранить подозрительное молчание – и рано или поздно, заплутав в бесчисленных лабиринтах времени и места, лжи, оговорок и неосторожных предложений, он обязательно сделает неверный шаг. Несмотря на усталость, инспектор согласился, что сейчас самое время пойти в павильон.
– Я только что получил результаты вскрытия Бро, – сообщил он, когда все шли по подъездной дорожке. – Он действительно умер от стрихнина, но, ввел ли он его сам или нет, выяснить не удалось, хотя шприц лежал рядом с его правой рукой. Когда я его обнаружил, он был уже два часа как мертв.
Утром Кокрилл опрашивал их всех, чтобы выяснить, что они делали на рассвете, но никто так и не смог представить иного алиби, кроме своих кроватей, которое никем не могло быть подтверждено. Филип подозрительно рано встал, но, по его словам, его разбудил сигнал отбоя, хотя объявленную тревогу он благополучно проспал.
– Все вы спали как убитые, – заявила Клэр. – Хотя эти проклятые самолеты летали всю ночь.
Как все чутко спящие люди, она слегка презирала тех, кого природа наградила крепким сном, усматривая в этом нечто животное.
Днем было много суеты, полицейские снимали отпечатки пальцев, фотографировали и делали замеры, но теперь они ушли, оставив караульного у въездных чугунных ворот. Кокрилл пошел по дорожке, ведущей к французскому окну, недавно столь ревностно охраняемому, но теперь уступившему пальму первенства пыльному коридору. Потом они с ужасом увидели плиточный пол коридора, покрытый слоем пыли, девственная нетронутость которой была нарушена лишь надписью, сделанной убийцей, – то есть одним из них! В душе они не верили этому – такого просто не может быть! – и подсознательно противились тому, что подсказывал холодный разум. Нет, должно существовать какое-то другое объяснение – и точка.
При взгляде на коридор стало ясно, что перепрыгнуть через него в ту или иную сторону просто не представляется возможным. Он был семи футов в длину, и ступеньки, ведущие к входной двери, исключали всякую возможность разбега. К тому же вход в гостиную находился под углом. Какие уж тут прыжки!..
– Кроме всего прочего, тело, изогнувшееся в конвульсиях, лежало вот здесь, – сказал Кокрилл, указывая на пол рядом с дверью в гостиную. – В коридоре нет коврика, так что приземляться пришлось бы на узкую ступеньку лестницы. На дорожке нет никаких следов от разбега или приземления. Мои люди попытались воспроизвести обстановку, нарисовав коридор за французским окном. Можете попытаться прыгнуть, но вряд ли у вас что-нибудь получится.
Филип с Эдвардом сделали несколько неудачных попыток, Пета тоже прыгнула, но, несмотря на длинные ноги, приземлилась за два фута до цели.
– Ты прав, Коки, лапочка. Это просто невозможно.
– У нас имеются только следы Бро, вошедшего в гостиную через коридор, и ничего больше. Как тогда вошел и вышел убийца?
– Может быть, он ступал в следы Бро? – осторожно предположила Клэр.
– Но это явно не мы с Эдвардом, – заявил Филип. – У нас такие же большие ножищи.
– Клэр хочет подчеркнуть, что у нее самая маленькая ножка, – фыркнула Пета.
