– Привет, Стивен! Как поживаешь? Сто лет тебя не видел.
Они пожали друг другу руки, испытывая при этом легкую неловкость. Восемь лет назад, когда Филип вернулся из Америки, он приехал в Свонсуотер, чтобы получить благословение деда. Сэр Ричард так обрадовался, что немедленно призвал своего адвоката, чтобы изменить завещание.
– В конце концов он единственный мужчина в семье – кому, как не ему, быть моим наследником.
Стивен стал спорить:
– Вы всегда хотели оставить все Пете, сэр Ричард. Если бы ваш старший сын был жив, все отошло бы ему, а Пета его наследница. Вы же сами потом будете жалеть, если измените завещание.
– Что в этом может понимать такой мальчишка, как ты?
– Точно такой же совет вам дал бы мой отец, – упрямо возразил Стивен.
Сэр Ричард заколебался. Новое завещание было составлено, подписано, изменено и, наконец, выброшено в мусорную корзину.
– Ты прав, Гард, все должен был получить старший сын, а раз его нет, то Пета. В конце концов, что я знаю об этом парне? Да, он мой внук, но Пета всю жизнь провела здесь, и ее фактически вырастил я, она ко мне привыкла и понимает мои чувства к ее бабушке. Кому, как не ей, жить в Свонсуотере…
Так Стивен защитил интересы Петы, но сам при этом здорово проиграл. Нельзя же, в самом деле, отстоять поместье и немалые деньги для молодой женщины, а потом упасть перед ней на колени и просить руки, особенно если вы скромный сельский адвокат, который не может предложить взамен ничего, кроме старой адвокатской практики без всякой надежды (да и без особого желания) достигнуть большего. Так Пета осталась наследницей, а Стивен был вынужден стать женоненавистником, и теперь всякий раз, пожимая руку Филипу Марчу, испытывал смущение.
– Как ты нашел сэра Ричарда? – спросил он, чтобы скрасить неловкость.
– Не лучше и не хуже. Его состояние практически не меняется.
– Филип говорит, что он, вероятно, проживет очень долго, хотя в любой момент может умереть, – вмешалась в разговор Пета.
– У вас здесь отличный доктор, так что он в надежных руках, – вежливо заметил Филип. – Браун прописал ему адренол, и я считаю, он абсолютно прав. Я привез из города целый запас; если старик будет держать его при себе на случай приступа, то протянет бесконечно долго…
Он оборвал себя на полуслове, не желая вести бесполезную дискуссию с непрофессионалом.
– Дед, кажется, уже послал за хересом.
В холле их встретила Клэр.
– Да это же Стивен, друг моего детства! Как поживаешь, дорогой?
Она подбежала к нему, протягивая красивые руки.
– Рад видеть тебя, Клэр, – сказал Стивен, небрежно целуя ее.
Пета сразу поникла.
– Стивен, Клэр ты целуешь, а меня почему-то нет!
– Моя дорогая, но ты же прыгала вокруг меня, как щенок, у меня просто не было возможности. – Однако сейчас, когда такая возможность появилась, он не спешил ею воспользоваться. – Как дела, Клэр? Работаешь все там же?
– Да, вкалываю, к великому неудовольствию деда.
– Не понимаю, почему ты там сидишь, если это не нравится деду, да и тебе, видимо, тоже.
Клэр несколько напряглась.
– Видишь ли, Стивен, творческий человек должен как-то реализовываться. Конечно, журналистика – это не литература, и меня тошнит от этой газетной суеты, репортажей и всего прочего, но я считаю своим долгом делать все, чтобы повысить качество печатного слова. Может, я и не слишком преуспела, но по крайней мере стараюсь как могу.
И она со смехом добавила, что раз дед не дает ей ни шиллинга, приходится зарабатывать самой, что, кстати, спасает ее от Женского армейского корпуса.
– Что там насчет шиллингов? – спросил сэр Ричард, входя в дом с террасы, обращенной к реке.
– Я просто говорила, что раз ты не даешь мне ни шиллинга, дорогой, мне приходится писать репортажи про убийства и расспрашивать уличных активистов, сколько денег они насобирали в Фонд английских истребителей, и все такое прочее. Посмотри, дедушка, Стивен приехал. Стивен, а вот и Белла с Элен.
– Самое время выпить хереса, – заявил сэр Ричард с простодушной гордостью человека, который в 1944 году все еще мог предложить гостям амонтильядо. – Я послал Эдварда за бутылкой. Нет смысла ждать, пока притащится эта старая карга, которая сейчас у нас служит, и потом надо же дать мальчику какое-то занятие, чтобы он не копался в себе. Он один ездил в город, представляешь, Стивен? И вернулся оттуда напичканный новым вздором, говорит, что если поднимет взгляд, то обязательно уронит то, что у него в руках, да еще впадет в транс или еще в какую-нибудь хворь.
Распахнув дверь в гостиную, он пропустил вперед Беллу и женщин.
Там на портрете Серафиты висел, покосившись, венок из роз, и на него, не отрываясь, смотрел Эдвард, а у его ног валялся серебряный поднос и разбитые стаканы.
Глава 3
Все столпились у входа в гостиную и ошеломленно воззрились на Эдварда, который подошел к столу и, взяв графин с хересом, поднес к свету, чтобы убедиться, что он полный, после чего поставил его на стол и сел в кресло. Увидев сэра Ричарда, неуверенно входившего в гостиную, молодой человек вполне вменяемо произнес:
– Дедушка, я принес тебе херес.
Белла стала подавать оживленные мимические знаки типа «тише, тише» – «ничего ему не говорите» – «оставьте это мне».
– Что с тобой, Белла? – спросил Эдвард, изумленно заморгав.
Как и все остальные родственники, он называл бабку по имени.
Пета опустилась на колени, чтобы собрать осколки.
– Она не хочет, чтобы мы говорили тебе о том, что ты только что отключился, дорогой.
Эдвард прямо расцвел.
– Господи, да неужели?
Сжатые в кулаки руки расслабились, и пальцы свободно легли на ручки кресла. Белла опрометью бросилась к нему.
– Мой бедный мальчик! Как ты себя чувствуешь, милый? Не волнуйся и постарайся расслабиться.
Пальцы у Эдварда снова скрючились, он побелел и, посмотрев на бабку, вдруг потерял сознание и упал на паркетный пол. Отодвинув Беллу, Филип опустился на колени и взял Эдварда за вялое запястье.
– Кто-нибудь… Элен, принеси сюда мою сумку. Она на шкафу в нашей комнате. Тише, помолчите пока, – шикнул он на Беллу.
Все затихли, наблюдая, как он считает пульс.
– Ничего страшного, обычный обморок.
Когда Элен принесла черную кожаную сумку, Филип вынул оттуда пузырек, сделал Эдварду укол и стал мягко массировать его запястье подушечкой большого пальца. Сэр Ричард отвернулся и мрачно уставился в окно, словно не мог вынести вид распростертого на полу внука с закатившимися глазами и приоткрытым ртом. Что именно он испытывает – жалость или отвращение, – сказать было трудно. Наконец он резко скомандовал:
