Они берут такси до вокзала: поезд прибывает через полчаса, а Саре много задали на выходные, и ее ранец набит учебниками.
— Девочки, с которыми ты разговаривала, выглядят милыми, — говорит Ева, усаживаясь на заднее сиденье. — Наверное, стоит позвать их в гости?
— Может быть.
Сара передергивает плечами. Глядя на ее резкость, Ева внезапно видит, какой будет дочь, когда вырастет, и одновременно она вспоминает себя в таком же возрасте. Она обнимает Сару за плечи.
— Ты чего? — говорит Сара, но она все-таки еще ребенок, поэтому откидывается и кладет голову матери на плечо.
— Просто так, — отвечает Ева, и они едут, рассматривая пробегающий мимо город: светлые фасады домов, яркие пятна витрин, базилику Сакре-Кер на вершине холма.
Версия третья
Интервью
Корнуолл, февраль 1973
Интервьюер оказалась совсем не такой, как ожидал Джим.
Солидная женщина средних лет, интеллигентного вида, коротко стриженная, одетая в темно-синие брюки и гарнитур из светло-желтого джемпера и жакета в тон. Джим наблюдает из окна, как гостья паркует машину возле дома, а выбравшись из нее, оглядывается вокруг с нескрываемым любопытством. Джим выходит на улицу, здоровается с ней за руку. Она внимательно рассматривает его маленькими голубыми глазками из-под густых седеющих бровей.
— Энн Хьюитт. Вы думали, я окажусь моложе?
Джим улыбается, сбитый с толку этим вопросом.
— Возможно. А вы, уверен, ожидали, что я выгляжу лучше.
Энн Хьюитт вскидывает голову и на мгновение задумывается, стоит ли принимать этот шутливый тон.
— Вероятно.
Джим ведет ее на кухню, ставит чайник.
Хелена приготовила печенье, поставила в вазу букет цветов. С раннего утра она убирала в доме, мыла, подметала, наводила порядок, а потом уехала.
— Она не риелтор, Хелена, — сказал Джим, — на нее не надо производить впечатление.
Хелена посмотрела на него недоверчиво.
— Надо, Джим. И ты дурак, если думаешь иначе.
— Никого нет дома? — спрашивает Энн Хьюитт, стоя перед расписанием дежурств по хозяйству.
Теперь в Трелони-хаус жильцов стало меньше; Финн и Делия уехали в прошлом году после того, как Говард обвинил Делию в краже денег из общей кассы — на покупку марихуаны. Обязанности оставшихся расписаны, как всегда, скрупулезно. Это делает жизнь в доме подобной бегу белки в колесе, и Джима начинает угнетать существующий порядок вещей. Честно говоря, он уже давно его угнетает.
— Боюсь, никого. В Сент-Айвз сегодня рыночный день. У нас там есть стенд.
Он наливает кипяток в кружки, находит молоко.
— Вам с сахаром?
— Нет.
Она достает из сумки небольшой блокнот и карандаш, переворачивает первую страницу. Джим следит за быстрым бегом грифеля по бумаге, ставит кружку с кофе на кухонный стол и пытается вообразить, каким видит это помещение Энн Хьюитт. Старинная плита, очень ненадежная — даже в морозные дни порой приходится обходиться без горячей пищи. Занавески, собственноручно сшитые и покрашенные Джози, остро нуждаются в стирке. Батарея пустых винных бутылок на комоде, собранная там Саймоном, — он создает скульптуры из битого стекла (когда ему заблагорассудится встать с постели). Джим внезапно преисполняется благодарностью к Хелене и стыдом за то, что упрекал ее, — а ведь она заботилась о нем, обо всех них. Но в последнее время Джим часто чувствует себя виноватым перед Хеленой и уже к этому привык.
Он делает глоток из кружки с чаем.
— Пойдем в мастерскую?
— Хотела спросить…
Энн Хьюитт улыбается, не разжимая губ.
— Может быть, пока никого нет, разрешите посмотреть, как вы здесь живете?
Джим колеблется. Стивен Харгривз настаивал на том, чтобы он давал интервью дома:
— Журналистам важно посмотреть место, где ты работаешь, Джим, — тут нет ничего постыдного.
Но Говард пришел в ярость и не дал своего разрешения. Пришлось спокойно напомнить Говарду, что тот ему не отец и не имеет права что-либо запрещать, а в Трелони-хаус Джим живет уже пять лет, это и его дом тоже.
— Я, черт побери, действительно не твой отец, — рявкнул Говард в ответ. — Но будь он жив, сказал бы то же самое — ты художник, а не чертова знаменитость! А ты, похоже, забыл разницу между двумя этими понятиями.
Они не разговаривали несколько дней — хотя в последнее время подобное случалось сплошь и рядом. Первым заговорил Говард:
— Если ты настаиваешь, чтобы эта женщина приехала сюда, ради бога. Но не пускай ее дальше кухни и мастерской. Не позволяй слоняться по дому, совать всюду нос и судить о нашей жизни. И пусть приезжает в рыночный день. Мне неохота сидеть с вами и поддерживать светскую беседу.
«Будь проклят этот Говард, — думает сейчас Джим. — Вместе с его зацикленностью на себе и мелочными правилами».
— Хорошо, — говорит он вслух. — Полагаю, вам понравится.
Позднее Джим задавался вопросом — о чем он думал, когда показывал Энн Хьюитт комнату за комнатой — словно чертов риелтор — и отвечал на ее вопросы, такие вежливые и невинные.
— А кто здесь живет? Ах, ваша дочь Софи — а где она спит?
Он даже открыл дверь в спальню Джози и Саймона: они не отдернули безвкусно раскрашенную простыню, служившую занавеской на окне, и комната, пропитанная сладким запахом марихуаны, была погружена в полутьму.
Имелось одно-единственное обстоятельство, которое могло служить Джиму оправданием, но им нельзя было ни с кем поделиться — в тот момент он думал о Еве. Она занимала его мысли, как, впрочем, и все последнее время — особенно этим утром, за несколько часов до момента, когда их встреча из мечты вновь станет реальностью.
Поэтому сейчас по дороге в мастерскую Джим не придает значения своим словам, почти не замечает, что записывает Энн Хьюитт в блокноте. В мастерской, по крайней мере, прибрано, все вычищено и расставлено по местам. Говард даже позволил Кэт подмести опилки и аккуратно разложить инструменты.
За разговором время проходит незаметно: когда раздается стук в дверь, кажется, прошли часы, возможно, даже дни. Джим внезапно вспоминает: этот условный стук, на котором настоял Говард, означает, что время интервью истекло. И Джиму тоже скоро уезжать.
Он провожает Энн Хьюитт до машины, где Энн жмет ему руку и благодарит за уделенное ей время.
— У вас тут очень интересно, — говорит она, садясь за руль. — Я уверена, наши читатели будут в восторге.
Джим машет журналистке на прощание, не обратив внимания на ее последние слова. Он не будет вспоминать об Энн Хьюитт несколько недель, пока газетный номер с ее статьей не ляжет на кухонный стол, произведя эффект разорвавшейся бомбы.
