Возможно, нашим читателям и читательницам будет интересно: каким же был идеал женской красоты в самурайской среде? Из самых разнообразных источников явствует, что его важными компонентами были:
1) невысокий рост (Томоэ здесь исключение) – женщина выше мужчины вызывала удивление, а ведь средний рост средневекового мужчины-японца был еще меньше, чем сегодняшнего, и люди, достигавшие 1 м 75 см– 1 м 80 см, считались великанами (впрочем, хроники и гунки изредка фиксируют и двухметровых супергигантов – воинов, борцов сумо и т. д.). Танидзаки Дзюньитиро считал, что средний рост женщин старых времен (до Мэйдзи) не превышал 1 м 50 см;
2) белая кожа лица, рук и тела и алые губы. Различными косметическими средствами (простейшие – белила и пудра) женщины старались достичь идеала, непростого для многих японок с их естественным желтоватым оттенком кожи. С целью добиться поистине поразительного контраста белизны и черноты многие придворные дамы и многие женщины из самурайских семей чернили зубы (этому обычаю снова-таки следовали и некоторые мужчины) и брили брови, наводя их потом черной тушью, очень тонко и гораздо выше их естественной линии (прекрасной иллюстрацией здесь могут служить маски театра Но, изображавшие знатных дам). Помада могла иметь как алый цвет (чаще всего), так и, к примеру… зеленоватый, вполне в духе некоторых современных модниц;
3) густые длинные черные волосы. В Японии существовал ряд причесок, по виду которых можно было определить ранг и статус женщины (примерно то же самое касается и мужчин, хотя прически у них были совсем другие – женщины, к примеру, не носили характерный пучок волос, а коротко постричься они могли лишь в знак траура или при постриге в буддийские монахини). Для удержания пышной шапки волос служили металлические заколки-шпильки кансаси, узкие ленты, банты и т. д. Судя по иллюстрациям к «Гэндзи моногатари»
[22], среди незамужних женщин популярностью пользовалось и ношение распущенных волос, расчесанных на прямой пробор, у совсем юных девушек – волосы до плеч с небольшой челкой (прическа фуривакэ). Естественно, мода на женские прически менялась в течение всего японского Средневековья, но основные тенденции сохранялись. Распространены были парики и накладные локоны-шиньоны;
4) тонкие черты лица, не слишком выступающие скулы, узкие глаза (если разрез был недостаточно узок, такая женщина производила впечатление вечно сердитой, с выпученными глазами – как на маске демона ревности в театре Но), тонкие губы, не слишком высокий лоб. Типичное описание, составленное «от противного», содержит новелла Сайкаку «Безрассудный гнев, или Человек, который женился, не взглянув на лицо невесты»: «Девица сложением не отличалась от остальных женщин, лицом же была уродлива сверх меры: скулы чересчур широкие, лоб непомерно высокий, волосы редкие, губы претолстые, а нос приплюснутый. Любая из ее служанок казалась рядом с нею красавицей»;
5) красота лица явно считалась приоритетнее, например, привлекательной (по японским меркам) фигуры – прекрасное объяснение причин этого содержит знаменитое эссе Танидзаки Дзюньитиро «Похвала тени»: «Как известно, в кукольном театре Бунроку у кукол женского пола имеются только голова и кисти рук. Тело и ноги отсутствуют, и отсутствие это скрыто под длинным платьем. На мой взгляд, в этом очень много реального: женщина в старину существовала лишь над воротом платья и снаружи рукавов – вся остальная часть ее тела была скрыта в темноте [действительно, женщины из самурайских семей и семей горожан носили сандалии гэта, носки таби, длинные штаны хакама, большое количество различных кимоно с длинными рукавами фурисодэ и прочих видов верхней одежды. Убор довершали роскошный широкий пояс оби, значительно шире мужского варианта, зонтик, иногда шляпа и веер. – Д. Ж.]». Далее Танидзаки утверждает, что женщины, особенно знатные, в эпоху до реставрации Мэйдзи нечасто появлялись на улице, а если и появлялись – то в закрытых носилках (это лишь отчасти верно), а сидя дома, на «женской половине», в полутьме комнат, обращали больше внимания на белизну лица. Фигура же нередко представляла собой «плоскую как доска грудь… этот тонко перехваченный живот; эту прямую, без всякого рельефа линию спины, поясницы и бедер; все туловище, утратившее гармонию с лицом, руками и ногами, худосочное и плоское, производящее впечатление не тела, а палки… И теперь еще [эссе написано в 1934 году. – Д. Ж.] можно встретить женщин с таким телом среди старых дам в блюдущих древние традиции семьях и среди гейш. При виде их я невольно вспоминаю стержень, на котором держится кукла. Их тело и на самом деле имеет назначение служить стержнем, на который надеваются одежды. Главную часть их бюста составляет облекающий его в несколько слоев покров одежды и ваты. Для женщин, живших в темноте, было достаточно одного лица, блестевшего во мраке… Я думаю, тем, кто воспевает светлую красоту тела современной женщины, трудно представить эту мистически темную красоту женщины прежних времен». Конечно, описание Танидзаки местами весьма утрировано, оно относится в большей степени к периоду Токугава, но сама отчасти аллегорическая мысль о «женщине в темноте» подкупает своим изяществом.
Время достижения девушкой совершеннолетия зависело от ее сословной принадлежности. Для самураев это были 15–16 лет (но иногда и 17, и даже 18). Главной целью небогатых родителей-самураев, у которых родилась дочь, было удачно выдать ее замуж (или даже сделать наложницей влиятельного человека), причем ее чувства принимались в расчет не слишком часто. Альтернативой был постриг в буддистские монахини или риск остаться незамужней «старой девой» с невысоким социальным статусом. При бракосочетаниях даймё и влиятельных самураев колоссальную роль играл политический расчет. Собственно свадьбе нередко предшествовал уговор между родителями будущих жениха и невесты или же между женихом (который нередко был старше своей избранницы, обратные же случаи очень редки) и отцом невесты. Иногда такие уговоры заключались через посредников, причем нареченные иногда не виделись до свадьбы, обменявшись подарками, являвшимися фактически «приданым» и «выкупом за невесту». Печальные последствия одного такого «сговора вслепую» описаны в уже упоминавшейся новелле Сайкаку о самурае, который поддался на уговоры свахи, не видя до свадьбы невесты, оказавшейся далеко не красавицей. В результате он устроил на свадьбе кровавую бойню, зарубив сваху; несчастная невеста покончила с собой.
Как и в Европе, многие сговоры заключались между несовершеннолетними, и бракосочетание происходило по достижении ими брачного возраста. Расторжение помолвки было нередким явлением, хотя все же несколько порицалось – так, Акэти Мицухидэ прослыл верным своему слову человеком, отказавшись расторгнуть помолвку и все же женившись на девушке, с которой был помолвлен в течение семи лет, хотя она за это время переболела оспой и потеряла всю свою красоту. Родители невесты даже собирались предложить жениху младшую сестру невесты, но Мицухидэ был непреклонен – из-за любви ли или из-за желания прослыть образцовым самураем. Впрочем, как писал Сайкаку, супругов многое объединяло: «Они зажили в согласии. Женщина ни на миг не забывала о проявленном к ней милосердии и шла навстречу любому желанию супруга. Если бы женщина эта была красавицей, она безраздельно владела бы помыслами [Мицухидэ. И снова – какова боязнь этих самых «иррациональных» «разрушительниц царств»! – Д. Ж.], но поскольку он взял ее в жены потому, что так велел ему долг, все мысли его были устремлены к совершенствованию в воинских искусствах. К тому же супруга была наделена храбрым сердцем, даром что была женщиной, и молодожены только и говорили между собой, что о ратных подвигах. В саду перед домом они посыпали землю песком и то и дело чертили на нем схемы оборонительных сооружений. Молодая жена оказалась настолько сведущей в бранном деле, что порой подсказывала мужу решения, до которых он сам ни за что не додумался бы. Она ни разу не позволила ему свернуть со стези служения самурайскому долгу и многое сделала для того, чтобы имя его прославилось в нашем мире». Неплохой образ идеальной самурайской жены, не правда ли (если, конечно, закрыть глаза на то, что Мицухидэ в конце концов убил своего господина Ода Нобунага и попытался сам стать сёгуном)? Хотя в словах о том, что молодожены только и занимались ратным делом, явно сквозит ирония, да еще какая! Кстати, эта несколько странная пара была родителями многажды упомянутой нами христианки Грации Хосокава, чья верность бусидо ни у кого не вызывала сомнений.
