– Нашла! – крикнула я, размахивая находкой.
Но Мэтью напрочь позабыл про свои лихорадочные поиски чулок. Все его внимание сосредоточилось на содержимом отцовского пакета. Мне стало любопытно, и я заглянула через плечо.
– Это что… Босх?
Творчество Иеронима Босха было мне знакомо, поскольку его картины причудливым образом наполняли алхимические предметы и символы. На его полотнах запросто летали рыбы, насекомые достигали гигантских размеров, как и обычные предметы. Такими же были и предметы домашнего обихода, а фрукты приобретали откровенно эротические очертания. Задолго до появления психоделического направления в искусстве Босх видел мир в ярких красках и немыслимых сочетаниях.
Однако вещь, присланная Филиппом, как и полотна Гольбейна, которые я видела у Мэтью в Олд-Лодже, была мне незнакома. Отец прислал ему триптих, написанный на досках, соединенных петлями. Предназначенный для алтаря, триптих открывался лишь на время особых религиозных церемоний. В остальное время он находился в закрытом состоянии. Подобные триптихи были интересны не только своей внутренней, но и внешней стороной, но в современных музеях ее редко удавалось увидеть. Представляю, какие шедевры были скрыты от глаз зрителей.
Художник покрыл внешние стороны досок триптиха бархатистой черной краской. В свете луны сверкало высохшее дерево. Возле его корней сидел на задних лапах маленький волк, а на вершине устроилась сова. Птица и зверь смотрели на зрителя, будто все знали о нем. В сумраке, окружавшем дерево, светилось не менее дюжины пар других глаз – призрачных, но не менее внимательных. Позади мертвого дуба виднелись обманчиво живые деревья с бледными стволами и переливчатыми зелеными листьями на ветвях. Они добавляли света всей картине. Присмотревшись, я увидела на этих деревьях уши, будто они вслушивались в звуки ночи.
– Что означает эта аллегория? – спросила я, изумленно глядя на триптих Босха.
Мэтью теребил завязки своего дублета.
– Это живописное воплощение старой фламандской поговорки: «У леса есть глаза, а у деревьев уши, и потому смотри, молчи и слушай».
Слова поговорки точно описывали тайную жизнь, которую вел Мэтью. Они напомнили мне нынешний девиз королевы Елизаветы.
Внутренняя часть триптиха состояла из трех взаимосвязанных сцен. На левой доске Босх изобразил падших ангелов, выбрав тот же бархатисто-черный фон. При беглом взгляде они скорее походили на стрекоз с двойными мерцающими крыльями. Но у ангелов были человеческие тела, а их странно вывернутые ноги показывали, что ангелы упали из небесных высей. На правой доске мертвые восставали для Страшного суда. Здесь они выглядели куда более удручающими, чем на фресках в Сет-Туре. Разинутые пасти рыб и волков олицетворяли входы в ад. Они втягивали грешников, обреченных на вечные муки и страдания.
Центральная часть триптиха показывала совсем другую реальность. На ней воскресший Лазарь спокойно выходил из гроба. У него были длинные ноги, темные волосы и серьезное лицо, весьма похожее на лицо Мэтью. Центральную доску окаймляли иссохшие ветви виноградных лоз, дающих странные плоды, перемежающиеся не менее странными цветами. С некоторых капала кровь. Из других выходили люди и животные. Иисуса ни рядом с Лазарем, ни в отдалении не было.
– Лазарь лицом похож на тебя. Теперь понятно, почему ты не хочешь отдавать триптих Рудольфу, – сказала я, подавая мужу красные чулки. – Должно быть, Босх знал и о твоей вампирской натуре.
– Иероним – латинизированное имя. Его настоящее имя было Ерун. Так вот, Ерун увидел то, чего не должен был увидеть, – угрюмо произнес Мэтью. – Я и не подозревал об этом, пока он не показал мне свои эскизы. Там он изобразил меня пьющим кровь у своей жертвы. С того дня Босх поверил, что все люди обладают двойственной природой, сочетающей человеческое и животное начала.
– И отчасти растительное, – сказала я, глядя на странную женщину с триптиха.
Головой ей служила большая ягода земляники, а руками – две вишни. Женщина убегала от дьявола с вилами, на голове которого вместо шляпы художник изобразил аиста.
– Босх знал, что ты вампир. Елизавета тоже это знает. А Рудольф?
Скольким же людям известна тайна Мэтью? От этих мыслей мне становилось все тревожнее.
– Да. Император знает, кто я, а также о моем членстве в Конгрегации. – Мэтью связал чулки в узел. – Спасибо, что нашла.
– Еще я хочу знать, нет ли у тебя обыкновения терять ключи от машины. Я просто не выдержу ежедневной паники по утрам, когда тебе нужно ехать на работу, а ключи опять куда-то запропастились.
Я обняла Мэтью за талию и прижалась щекой к сердцу. Медленное, ритмичное биение его сердца всегда успокаивало меня.
– И что тогда? Разведешься со мной?
Мэтью тоже обнял меня и упер подбородок в мой затылок. Сейчас мы олицетворяли собой идеальную влюбленную пару.
– Ты говорил, что вампиры не разводятся. – Я сжала его талию. – Кстати, в этих красных чулках ты будешь похож на персонаж комикса. На твоем месте я бы целиком облачилась в черное. Не волнуйся, тебя обязательно заметят.
– Ну ты и ведьма! – выдохнул Мэтью, поцеловав меня в затылок.
На аудиенцию к императору он все-таки отправился в черных чулках. Мэтью сочинил длинное витиеватое послание (частично в стихах), предлагая Рудольфу замечательную книгу для императорской коллекции… Спустя четыре часа Мэтью вернулся с пустыми руками. Послание принял у него какой-то приближенный императора. Вместо немедленной аудиенции Мэтью заставили ждать вместе с другими иностранными послами.
– Меня давно не окружало столько теплокровных. Создалось ощущение, что я нахожусь в вагоне для перевозки скота. Я пробовал выбраться на воздух, но все соседние помещения были полны ведьм.
– Ведьм? – удивленно переспросила я, спрыгивая со стола.
Стол мне понадобился, чтобы встать вровень с верхом платяного шкафа и благополучно спрятать там меч Мэтью. Необходимая мера предосторожности, памятуя о скором появлении Джека.
– Их там были десятки, – продолжал Мэтью. – Сетовали на происходящее в Германии… А кстати, где носит Галлогласа?
– Отправился купить яиц, а заодно найти нам повара и домоправительницу.
Франсуаза наотрез отказалась ехать с нами в Центральную Европу, заявив, что ей нечего делать в стране лютеранских безбожников. Она вернулась в Олд-Лодж, где никто и ничто не мешало ей ублажать Шарля. Пока не приехали остальные, Галлоглас исполнял обязанности моего пажа и мальчика на побегушках. Он прекрасно говорил по-немецки и по-испански, что делало его просто незаменимым во всех вопросах обустройства нашего пражского быта.
– Расскажи еще о ведьмах, – попросила я.
– Прага – тихая гавань для всех нечеловеческих существ Центральной Европы, опасающихся за свою безопасность. Здесь спокойно относятся к демонам, вампирам и ведьмам. Ведьмы имеют при дворе Рудольфа режим наибольшего благоприятствования, поскольку император завидует их знаниям и магической силе.
