– Господь завершил сегодняшнее общение с вашей женой, и вы вполне можете вести ее домой, – уступчиво произнес Хуфнагель. – Вы, La Diosa, способны оживить собой весьма скучную весну. И за это мы все вам благодарны.
Наши собеседники удалились, предварительно заручившись обещанием Галлогласа, что он составит список мест, где надлежит мне быть, и не перепутает время. Хуфнагель уходил последним.
– Я буду приглядывать за вашей женой, Schaduw. Возможно, и вам это стоит делать.
– Мое внимание всегда обращено на мою жену, где ему и место. Иначе как бы я узнал, что она здесь?
– Конечно. Простите мое вмешательство. «У леса есть глаза, а у деревьев уши». До встречи при дворе, La Diosa, – поклонился мне художник.
– Ее зовут Диана, – с заметным раздражением напомнил Мэтью. – Можно называть ее и мадам де Клермон.
– А я почему-то думал, что Ройдон. Знать, ошибся. – Хуфнагель попятился, затем повернулся, чтобы уйти. – Приятного вечера, Мэтью.
Эхо каменных плит вторило его шагам, потом стихло.
– Что это за странное слово такое – Schaduw? – спросила я.
– «Тень» по-голландски. Елизавета не единственная, кто так меня называет. – Мэтью повернулся к Галлогласу. – О каком празднестве говорил синьор Пасетти?
– Ничего выдающегося. Сюжет наверняка будет мифологическим, с ужасной музыкой и еще более ужасными танцами. Под конец придворные изрядно напьются и перепутают двери своих комнат с чужими. А через девять месяцев появится выводок благородных детишек, у которых по одной матери, но по нескольку отцов. Все как обычно.
– «Sic transit gloria mundi»
[83], – пробормотал Мэтью. – Не пора ли нам домой, La Diosa? – (Это прозвище коробило меня и в чужих устах, но, когда его произносил собственный муж, делалось почти невыносимым.) – Джек говорил, что Каролина приготовила сегодня потрясающее жаркое.
Весь вечер Мэтью держался отстраненно, наблюдая за мной. Взгляд у него был тяжелым. Дети наперебой рассказывали, куда их сегодня водил Пьер и что они успели посмотреть. Названия, вылетавшие из их ртов, мне ничего не говорили. К тому же Джек и Энни спорили, отстаивая свою версию рассказа. Я перестала вслушиваться и вскоре, сославшись на усталость, легла спать.
Меня разбудили громкие крики Джека. Я бросилась в его комнату, но Мэтью уже был там. Джек трясся всем телом и звал на помощь.
– У меня кости разлетаются! – неистово твердил мальчишка. – Мне больно! Больно!
Мэтью крепко прижал его к груди, не давая шевельнуться.
– Тише. Я уже здесь.
Он держал Джека, пока худенькие руки и ноги мальчишки не перестали сотрясаться в конвульсиях.
– Сегодня, господин Ройдон, все чудовища были похожи на обычных людей, – сказал Джек, стремясь поудобнее устроиться на руках моего мужа.
Голос у Джека был вялым и измученным, а темные круги под глазами делали его намного старше своих лет.
В течение нескольких недель я постоянно куда-то ходила: к императорскому ювелиру, к императорского мастеру математических инструментов, к императорскому балетмейстеру. Каждый поход добавлял мне знаний об императорском дворце и окружающих зданиях, где помещались мастерские и где жили обласканные императором художники и мыслители. Галлоглас тоже водил меня по примечательным местам императорской резиденции, куда без него я бы ни за что не попала. Мы побывали в зверинце, где Рудольф держал львов и леопардов. Мне сразу вспомнились его музыканты и портретисты, которых он поселил на узких улочках близ собора. Такой же зверинец, только просторнее. Галлоглас сводил меня к естественному ущелью, называемому Оленьим рвом. Это место перестроили, приспособив под личные охотничьи угодья императора. Мы посетили игровой зал, где стены были отделаны сграффито, – подобие современного спортзала для придворных. Но мне больше понравилась новая оранжерея, выстроенная, чтобы уберечь драгоценные императорские фиговые деревья от суровых богемских зим.
И только в одно место доступ нам был закрыт. Не помогали никакие знакомства Галлогласа при дворе. Я говорю о Пороховой башне, где Эдвард Келли колдовал над своими перегонными кубами и тиглями, пытаясь изготовить философский камень. Мы несколько раз подходили к башне и пытались незаметно прошмыгнуть мимо караульных у входа. Галлоглас даже попробовал зычным голосом звать Келли. Кончилось тем, что жители соседних домов начали выбегать на улицу – не пожар ли где. Но бывший сподвижник доктора Ди ничем себя не обнаружил.
– Такое ощущение, что его там держат как узника, – сказала я Мэтью в один из вечеров.
После ужина в доме наступила тишина. Каролина перестала греметь на кухне посудой. Джек и Энни отправились спать, уставшие после очередного дня развлечений и лакомств. Мы перестали делать вид, будто они наши слуги. Я надеялась, что свобода от поручений позволит Джеку вести жизнь нормального восьмилетнего мальчика и избавит его от ночных кошмаров. Джека тянуло в замок, и он все время подбивал Энни отправиться вместе с ним. Я содрогалась от мысли, что дети могут заблудиться и исчезнуть навсегда. Не зная ни одного из здешних языков, они не смогут объяснить, где их дом.
– Келли и есть узник, – ответил Мэтью, играя ножкой тяжелого серебряного кубка и любуясь отсветами каминного пламени на его стенках.
– Говорят, иногда он ходит домой. Обычно это бывает поздно ночью, чтобы его не видели. Получает хотя бы временную передышку от постоянных подстегиваний императора.
– Ты так думаешь? Просто ты еще не встречалась с госпожой Келли, – сухо произнес муж.
А ведь я и в самом деле ни разу не видела эту женщину. Мысль о жене Келли засела у меня в голове. Стремясь познакомиться с алхимиком, я, скорее всего, пошла не тем путем. Я позволила вовлечь себя в придворную жизнь в надежде, что сумею постучаться в дверь лаборатории Келли и без обиняков потребовать отдать «Ашмол-782». Но теперь, когда я в достаточной мере была знакома с жизнью императорского окружения, столь прямой путь казался мне безуспешным.
На следующее утро я вместе с Терезой отправилась за покупками. Погода была почти зимняя, дул пронзительный ветер, но мы упорно двигались в сторону рынка.
– Вам знакома моя соотечественница госпожа Келли? – спросила я фрау Губер, пока пекарь заворачивал наши покупки.
Домохозяйки Мала Страны обожали слухи обо всем странном и диковинном и в этом не отличались от императора Рудольфа.
– Ее муж служит у императора, – добавила я.
– Вы имеете в виду алхимика, посаженного в клетку? – пренебрежительно фыркнула фрау Губер. – В их семействе творится что-то странное. Было еще хуже, когда здесь жило семейство Ди. Герр Келли всегда смотрел на фрау Ди с плотским желанием.
– А госпожа Келли? – спросила я, направляя разговор в нужное русло.
– Она почти не выходит из дому. За провизией ходит ее кухарка.
