– Какой Бибендум?
Но она уже толкнула дверь.
Через пять минут мы сидели за столиком, держа в руках меню в обложке из вишневой искусственной кожи. Когда дверь на кухню открывалась и выпускала к столикам индийца в белой рубашке, к нам плыли вязкие ароматы.
Гвен стряхнула со щеки что-то невидимое и встретилась взглядом с официантом, который тут же поспешил к нам. Как она это делает? Я еле осмелился войти, она же прямо от входа заставила крутиться вокруг нас двух официантов. Отказалась, все так же без улыбки, от предложения сесть за стол посреди помещения – пришлось им поскорее убрать неаккуратную груду посуды с только что освободившегося углового столика, заменив скатерть: «With new linen, please»
[33].
– Что ты любишь, Эдуард? – спросила Гвен, когда столик был готов.
– Я не знаю, – сказал я и тихонько рассмеялся. Мне постоянно приходилось смотреть на ее лицо, чтобы помнить, что мы ровесники и что внешность у нее, собственно, вполне рядовая.
– Что смешного?
– Я раньше не был в ресторанах.
– Не поняла…
– Таких, как этот. Только в кафе. И в лавке фиш-н-чипс в Брее. Самый северный фиш-н-чипс в Великобритании.
– Ну, какой же это ресторан, – сказала девушка. – Скорее, зал ожидания.
Тут подошел официант, щуплый мужичок с зачесанными со лба волосами. Я растерянно пялился в меню. Гвен резко захлопнула свое.
– Мне, пожалуйста, только корму с креветками. А вот этот джентьмен желает на первое суп маллигатони, на первое горячее – цыпленка по-раджастански, а на второе горячее – пасанду из баранины. И еще для нас обоих пешаварский нан, саг бхаджи и дал тарка. Две разных пакоры, разрежьте пополам. Дa, хлебцы поппадум, разумеется, и разные чатни к нему. Ему безалкогольного пива, он на машине. Подливайте, когда будет кончаться, его мучит жажда. Мне бокал красного вина, есть у вас хорошее «Бароло»? И видите, нам нужна пепельница? O’кей? Прекрасно.
* * *
Когда молодая девушка носит старые поцарапанные мужские часы, за этим кроется какая-то история. Во всяком случае, когда эта молодая девушка натягивает на часы рукав, стоит кому-нибудь посмотреть на них. У меня было чувство, что Лиск может прикрыть рукавом куда более важные тайны, чем часы.
– Что ты пытаешься найти? – спросила она. – Это состояние? Из-за которого, как говорят, Эйнар убил ту семью?
Я покачал головой.
– Нет. Я даже не знаю, что там было.
– Так что же ты тогда ищешь?
Этот вопрос засел во мне крепко, как бородавка в коже. Я никогда ни с кем как следует не обсуждал его. Даже с Ханне, которая всегда, стоило заговорить о 1971 годе, отворачивалась.
Может быть, дело тут было в том, что Гвен – посторонний человек. Что между мной и саксюмскими сплетнями пролегло Северное море. И кто-то вдруг проявил интерес к моему прошлому. При этом Гвен походила на камень, глубоко ушедший в землю. Мне захотелось немножко поорудовать ломом, посмотреть, где его получится подковырнуть.
– Когда я был маленьким, – сказал я, – мы с мамой и отцом поехали отдыхать. Я потерялся, а через четыре дня меня нашли.
– Представляю, как обрадовалась твоя мать, когда ты нашелся.
– Мама умерла. И отец тоже. Меня растил дедушка.
Лиск как раз расстилала салфетку на коленях, но застыла с зажатой в руке белой накрахмаленной тканью, не завершив движения.
– Господи, – сказала она, замерев, а потом положила салфетку на стол. – Так ты сирота?
– Вероятно, кто-то нашел меня и не знал, что со мной делать.
На мужских часах, которые в тот момент были мне видны, протикало полминуты. Я не заикнулся о том, что Эйнар, возможно, связан с этой историей. Не рассказал о газетных вырезках. А Гвен, когда обрела дар речи, не сделала то, чего я ожидал, – не связала мою историю со слухами об Эйнаре. Нет, она как будто ввела всю информацию в счетную машину.
– Не может быть, чтобы все произошло именно таким образом, – сказала она. – Четыре дня не могли пройти просто так. Нашедшие тебя либо сразу же связались бы с полицией, либо намеренно прятали бы тебя дольше.
Я посмотрел на нее. Впервые мне встретился человек, который на самом деле пытался найти логику в моем исчезновении. А не хоронить его в вязком забвении, не делать вид, что ничего, собственно, и не случилось.
– Ты сначала исчез, так что они погибли, разыскивая тебя? – уточнила Лиск. – Или вы были вместе, и ты единственный остался в живых?
– Вероятнее всего, первое, – ответил я. – Иначе зачем бы им ходить по подлеску, в котором полно старых снарядов?
– Гм, – сказала Гвен. Я видел, что она продолжает размышлять.
– Странно, что мы оказались там рано утром, – добавил я.
– Дети рано просыпаются, – заметила моя собеседница. И добавила через пару секунд: – Так говорят.
– Может быть, кто-то мечтал о ребенке, – сказал я, посмотрев на нее. – Я иногда представляю себе, как это могло быть. Если б я рос в другой семье и ничего об этом не знал.
– Ты узнал бы, – возразила Лиск. – Раньше или позже ты заметил бы что-нибудь.
Как мама у своей приемной матери, подумал я.
– Ты ничего не помнишь? – спросила Гвен.
– Помню, что кто-то ссорился и кричал. Что я сидел в машине. Потом что-то такое с игрушечной собачкой. Она виляла хвостиком, если нажать в определенном месте. Но я не знаю, настоящее это воспоминание, или я это придумал. Мне было всего три года. Или почти четыре. Я родился в начале года.
– Я многое помню из того времени, когда мне было четыре, – сказала девушка.
Индиец принес первое блюдо – сочащуюся жиром лепешку с тмином и керамические мисочки с оранжевым и зеленым соусами. Я присмотрелся к тому, как ест моя собеседница, и стал делать так же. Когда язык ощутил этот спектр вкусов, я впал в гипнотическое состояние. Вот пища, скрывающая глубокие смыслы.
Как скрывала свои Гвен, казалось мне.
Она сходила в уборную и наложила макияж, едва заметным слоем. Вернувшись, села на другое место – на трехместный диванчик спиной к стене. Стена была декорирована темно-красными обоями со сложным узором, а над Лиск висела картина, изображающая охотников, отгоняющих тигров от слона. Вероятно, она сознательно выбрала это место. Вписала себя в декор, зная, что в окружении охотников выглядит более женственной.
– Я все же не понимаю, – сказала Гвен. – Если какой-то псих собирается похитить кого-то, каковы шансы, что он окажется именно там? Что ему представится такая возможность? Вероятность такого составляет, должно быть, один к миллиону.
