Но перед старыми пулеметными позициями по-прежнему росли шестнадцать ореховых деревьев. С обломанными верхушками, ободранной корой и сгоревшими ветками, они все же выстояли. Поскольку вся растительность вокруг была уничтожена, эту рощицу было видно издалека. Весной на стволах появились новые побеги с зеленой листвой. Они, да еще редкие оранжевые маки, – вот что оставалось живого вдоль прежней линии фронта, и среди британских солдат эти деревья стали известны как «Шестнадцать деревьев Соммы».
Когда грандиозный план властей по разминированию, так называемый La reconstitution des régions dévastées, был положен под сукно, владелец леса хотел расчистить этот участок, чтобы снова посадить там деревья, но вскоре понял, что ему с этой работой не справиться. Снаряды почти сплошь покрывали землю, и саперы обошлись тем, что расчистили лишь один безопасный проход через лес. Единственным возмещением ущерба владельцу леса послужила колючая проволока, которой бесплатно обнесли этот участок.
Понемногу рощица стала зарастать кустами и мелкими деревцами, но использовать эти земли было невозможно. Владелец время от времени ходил по расчищенной тропе и на расстоянии разглядывал свои шестнадцать обгорелых деревьев, до войны дававших богатые урожаи орехов. Он видел, что плоды эти больны. Орехи были черными, мелкими и искривленными, а листья – изъеденными болезнями.
Тем временем один шотландский лесоторговец-оптовик прослышал об этих деревьях от вернувшегося с войны солдата. В двадцатые годы он отправился в Отюй, взяв с собой частных саперов. Они разминировали проход к одному из ореховых деревьев и срубили его, выкорчевав и корни.
Когда ствол привезли на лесопилку, обнаружилось, что древесина обладает необычайно ярким золотисто-красным узором. Оптовик счел, что так подействовали неизвестные ядовитые газы. Он предоставил распилить корень своим лучшим специалистам, и те сразу же увидели, что эта древесина не просто соответствует наивысшему сорту грецкого ореха, а превосходит его по качеству и стоит, таким образом, целого состояния. Состояния, которое автоматически многократно возрастало благодаря военной истории, продолжавшей жить в дереве.
Грецкий орех и так считался чрезвычайно ценным товаром – его великолепной древесиной восхищались многие поколения британской знати. Оптовик счел, что в данном случае единственно верной стратегией будет предлагать древесину ореха исключительно в качестве заготовок для прикладов драгоценных охотничьих ружей: ведь такое ружье – это и украшение, и память о войне с ее выстраданной победой.
Владелец леса согласился на предложение оптовика срубить деревья и выкорчевать корни, но неизвестно, как они договорились об оплате. Оптовик видел, что замысловатый узор продолжает развиваться. Деревья умирают медленно, так что он хотел повременить с вырубкой, подсчитав, что годовые кольца достигнут пика красоты к тому моменту, когда стволы будут уже близки к гибели.
Из того первого дерева было нарезано двадцать четыре заготовки для ружейных лож, и двенадцать из них были проданы ведущим оружейникам страны: три – Перди, три – Диксону, две – фирме «Холланд & Холланд» и четыре – «Боссу & Co». Богатые люди в измученной войной стране были под впечатлением от истории этой древесины, и, несмотря на общий упадок экономики, ружья были проданы за астрономические цены.
В течение тридцатых годов оптовик выбросил оставшиеся заготовки на рынок, чтобы вся эта история не забылась, и постарался подогреть ее рассказами о войне. В 1937 году оружейникам намекнули, что деревья созреют для рубки около 1943 года, а годом позже древесину предложат аукционные дома. С этим связывались колоссальные ожидания: об этой древесине неоднократно писал толстый журнал «Филд», а в авторитетном справочнике «Бритиш шотган» использовали лишь один эпитет – бесподобная.
Но тут разразилась новая война. По ее окончании расползлись слухи о том, что этот грецкий орех пропал. Одни говорили, что лес сгорел при наступлении союзников, другие – что деревья вырубили. Однако оптовик утверждал, что груз в пути и что все заказы вскоре будут выполнены.
В 1949 году две заготовки для лож были выставлены на оружейном аукционе Бонэмс в Лондоне. Не было сомнений в том, что они происходят из пропавшей партии ореха: об этом свидетельствовали особенности узора, красота которого к тому же превосходила те образцы, что были проданы до войны. Продавец остался анонимным, и оптовик возбудил дело против аукционного дома. Но поскольку древесина не маркируется ни штампами, ни серийными номерами, он не сумел доказать, что она была у него украдена.
В 1955 году на рынок попала другая заготовка, со столь же фантастическим узором, как и предыдущая. Торги длились больше часа. Оптовик истратил колоссальные суммы на адвокатов и продолжал утверждать, что скоро поставит весь заказанный товар. Но на рынке больше ничего не появилось. Этот груз, который, по утверждению оптовика, равнялся почти трем сотням заготовок для лож, по-прежнему считался одной из наиболее ценных партий древесины, которые когда-либо существовали.
Эта партия заготовок стала известна под разными названиями. Некоторые называли ее грецким орехом из «Шестнадцати деревьев Соммы», или грецким орехом Соммы, в память о павших солдатах. Но среди мастеров, изготовлявших ложа, это дерево называли не иначе как «грецкий орех Дэро», по первоначальному названию леса и фамилии владельцев.
12
– Почему ты не ешь? – спросила Гвен.
На столе стоял нетронутый кувшин с водой. Два лоснящихся гамбургера с деревянной шпажкой, наискось пронзившей прожаренный до золотистой корочки хлеб. Желтый сыр растаял и растекся по сырому луку и мясной котлете грубой рубки.
– Из-за шейки приклада, – ответил я.
– Что?
Я стремительно наклонился через стол и схватил ее за запястье.
– Оружейник говорил, что, когда держишь приклад дробовика за шейку, возникает ощущение, будто обхватил рукой запястье леди.
– И что?
– Ты не служанка, – объявил я, сжав ее запястье так же, как на пароме, в постели. – Ты – внучка Дункана Уинтерфинча.
– Я знала, что ты знаешь, – призналась она после долгой неловкой паузы. – Но я рада, что ты сказал это только сейчас. Дал мне побыть Гвен Лиск.
Я выпрямился на стуле и придвинул ногу вплотную к стоящему на полу чемоданчику с дробовиком. Продай я его, денег у меня было бы полно.
– Почему Лиск? – поинтересовался я.
– А, обычная фамилия на Шетландских островах, – сказала Гвен, крутя в пальцах вилку. – У Джона Лиска транспортное агентство в Леруике. Когда ты спросил, как меня зовут, мимо как раз проезжал их грузовик.
– Так ты врала мне все время?
– О, умоляю, – вздохнула она, вытерев губы. – Про грецкий орех я не знала. Честно. Знала, что с Хаф-Груни что-то связано, но что именно – не имела понятия.
– Брось! Ни за что не поверю.
