Все это, разумеется, не затрагивало викторианский дом. Скромность требовала, чтобы у леди не было дог; сама мысль об анатомии нижней части женского тела шокировала.
Респектабельная замужняя женщина, а тем более молодая девушка, считала неприличным пройти врачебный осмотр. Поэтому доктора устанавливали у себя в приемных манекены, на которых пациентки показывали, где у них болит.
Половой гигиены в Англии тоже не существовало. Викторианские фабрики снабжали весь цивилизованный мир ватерклозетами, ваннами, душами, но биде, изобретенные французами еще в эпоху мадам де Помпадур, были здесь неизвестны.
Считалось, что мытье этой части девичьего тела может навести на неподобающие мысли или даже подтолкнуть к мастурбации.
Для решения последней проблемы у мальчиков принимались радикальные меры. На ночь их помещали в специально изготовленные клетки соответствующего размера и тщательно запирали. Некоторые клетки для полной гарантии были снабжены острыми шипами.
Но викторианский дом оказался не защищенным от венерических заболеваний, бурным потоком накрывших в то время крупные города мира.
Нервные и умственные расстройства, паралич сифилитического происхождения поражали самые выдающиеся умы. Их жертвами в 1890-е гг. стали Ги де Мопассан и Фридрих Ницше.
Один американский врач назвал в своей статье гонорею основной причиной бесплодных браков, утверждая, что муж, как правило, заражает жену, причем в первую брачную ночь. Он ввел термин «медовая гонорея», вызвав бурю возмущенных протестов.
И все-таки любовь, исковерканная, искаженная и неправильно понятая, боролась за выживание. В викторианских домах, именуемых обитателями «священным храмом чистой любви», были матери-жены, единственной целью которых оставалась любовь, честь, повиновение своему хозяину и господину.
Мужчина командует, женщина выполняет,
А все прочее от лукавого.
Но многие женщины уже готовились бунтовать против уз, которые связывали их по закону и по положению в обществе. Говоря словами Теннисона:
…глядя на каждый пол отдельно.
Он только половина; в настоящем браке
Нет равных и неравных. Каждый восполняет
Недостающее в другом.
‘Однако для всех любовь оставалась чистым и духовным явлением, почти или совсем не имеющим отношения к сексу. Острое чувство вины, возникавшее при любом плотском помысле или желании, пропитывало все отношения между мужчиной и женщиной. Поэтому греховным всегда оставалось одно – сексуальная близость.
Гарриет Уилсон, чистосердечная куртизанка эпохи Регентства, написала в своих мемуарах:
«У меня весьма искаженное представление об истинной добродетели. Для нынешних английских леди-протестанток добродетель заключается в целомудрии! Среди них только два типа женщин. Они дурные в момент совершения прелюбодеяния, но щедрые, милосердные, справедливые, любящие, хозяйственные… В протестантском мире всех добродетельных девственниц, даже тех, кто хранит целомудрие для того, чтобы нравиться, – эгоистичных, жестокосердных, жестоких матерей, неверных подруг, бесчувственных любовниц, – всех, всех, кто якобы блюдет целомудрие, назовут добродетельными!»
Общепринятая мораль гласила, что, если чистая страсть может ввергнуть в ад, страсть высокая, преданная и почтительная служит вратами в рай.
Считалось, что мужчина, предавшись страсти, не просто совершил прегрешение перед Богом, но и согрешил перед чистой женщиной, на которой когда-нибудь женится.
Чарльз Кингсли в романе «Закваска» – слегка завуалированной истории из собственной жизни – заставляет своего героя Ланселота Смита испытывать такое чувство:
«Соприкосновенье с незапятнанной чистотой, крепнущая уверенность, что судьба этой невинности нерасторжимо связана с его собственной, заставляли его отшатываться от нее при каждом воспоминании о своих постыдных деяниях… С какой радостью он вынес бы в эти моменты столетия настоящего ада… чтобы вернуть жемчужину чистоты, которую так беспечно швырнул под ноги своим свинским страстям, которые растоптали ее!»
Хранившаяся до брака невинность стала темой романов, трактатов, поэм.
Кто счастливый муж? Лишь тот,
Кто до свадьбы честно ждет,
С чистой совестью вполне
Верен будущей жене.
Удивительно, что, при всех своих мучениях и постоянной заботе о целомудрии, такое множество влюбленных викторианской эпохи обрели счастье. Браунинг
52 преодолел массу препятствий – несогласие родителей, болезнь Элизабет, собственные опасения совершить ошибку, бежал в Италию и с тех пор жил счастливо.
Он выразил страсть так, как не удавалось ни одному другому влюбленному:
В миг единенья, когда, наконец,
Чую тебя под собой, над собой и повсюду,
Знаю, пусть время уносит биенье сердец,
Объединяет любовь наши жизни в мгновенье,
подобное чуду.
Королева Виктория задала образец безоблачного счастья со своим обожаемым Альбертом, и викторианские жены, как верили их мужья, мечтали лишь о любви достойного человека и о куче детишек.
Однако женщины никогда с этим не соглашались, и прекраснейшую женщину того времени, остроумную и интеллигентную леди Блессингтон, всегда сопровождал великий денди граф д'Орсей.
Леди Блессингтон с мужем поселилась в «Сент-Джеймсе» и прославилась своими обедами, на которые приглашали всех людей с положением, блеском, амбициями. В последующие годы она написала много книг, наделала массу долгов, из-за чего была вынуждена бежать из страны; выдала дочь за своего любовника, но умерла у него на руках. Лорд Байрон записал, что портрет леди Блессингтон работы Лоуренса «восхитил весь Лондон».
Сам Байрон пострадал от безумной и безрассудной любви леди Каролины Лэм.
Выйдя замуж за достопочтенного Уильяма Лэма, впоследствии ставшего лордом Мельбурном, леди Каролина была прекрасной, ветреной и самовлюбленной. Уже давно наскучив Байрону, она неустанно преследовала его, днем и ночью писала ему, являлась в холостяцкие апартаменты, переодетая юношей; в припадке безумия пыталась заколоться кинжалом на многолюдном вечернем приеме. Только навсегда покинув Англию, Байрону удалось от нее избавиться.
Во Франции Байрон проехал шестьдесят миль ради встречи с одной из самых блестящих писательниц того времени, которую называли «философом в юбке». Но, кроме того, мадам де Сталь обладала страстной женской натурой. Она успешно стремилась к grand amoureuse
53, но завоевывала мужчин своими речами, а теряла потому, что слишком много говорила.
