Дон Фернандо д’Авила подошел к Пьеру Леграну, обменялся с ним поклонами и обратился с той же просьбой, что и к Мигелю.
– Господин губернатор, – ответил Пьер Легран, – его сиятельство только что хотел отправляться на берег. Я не сомневаюсь, что он будет очень рад увидеться с вами и преисполнится благодарности к вам за ту поспешность, с какой вы явились сюда. Не угодно ли следовать за мной?
Пройдя вперед, чтобы показывать дону Фернандо дорогу, Пьер Легран спустился в каюту. Она была пуста. Указав губернатору на стул, Пьер Легран позвонил. Явился юнга.
– Доложите его сиятельству графу дель Аталайя, – сказал Легран, – что сеньор губернатор ждет его приказаний.
Юнга поклонился и вышел. Через минуту он явился опять и доложил:
– Сеньор дон Пачеко, граф дель Аталайя!
Вошел Монбар. Дон Фернандо поспешно встал и поклонился ему.
– Кажется, вы – капитан дон Фернандо д’Авила, – произнес Монбар, с достоинством отвечая на его поклон. – Я слышал о вас много лестного и рад познакомиться с вами, сеньор.
– Ваше сиятельство приводит меня в смущение, – ответил губернатор, снова кланяясь, – я не заслуживаю…
– Извините, – с живостью перебил Монбар, – вы честный слуга его католического величества, и, стало быть, имеете право на мое уважение. Позвольте мне поблагодарить вас за поспешность, с какой вы захотели представиться мне. Впрочем, я сам собирался нанести вам визит.
– Я должен был сделать первый шаг, ваше сиятельство. Я был обязан явиться за вашими приказаниями и имею честь сообщить, что приготовил для вашего сиятельства и вашей свиты лучшие комнаты в моем дворце.
– А вот этого я не допущу, любезный губернатор. Я искренне благодарен вам за ваше любезное предложение, но решительно отказываюсь. Я не хочу быть вам в тягость. Кроме того, скажу между нами, для надлежащего выполнения данного мне поручения я должен пользоваться полной свободой… Вы меня понимаете, не так ли?
– Ваше сиятельство…
– Это решено, – перебил Монбар. – Возвращайтесь на берег и подыщите мне дом, все равно где, но очень скромный.
– Однако…
– Молчите, – перебил Монбар, слегка дотронувшись до его руки, – я имею веские причины, чтобы просить вас об этом. Скоро я вам все объясню.
– Если ваше сиятельство требует, я буду повиноваться.
– Благодарю, и поверьте, я чрезвычайно ценю вашу любезность.
– В таком случае я прощаюсь с вашим сиятельством, чтобы как можно скорее исполнить ваши желания.
– И как только найдете нужный дом, сразу же сообщите.
– Если вы, ваше сиятельство, позволите, я сам доставлю вас туда.
– С величайшим удовольствием.
Они обменялись еще несколькими фразами, после чего дон Фернандо уехал, очарованный благосклонным приемом, которым удостоил его граф дель Аталайя.
Глава VI
В доме
Когда дон Фернандо д’Авила отбыл, предводители флибустьеров дали волю безоглядной радости от столь неожиданного и полного успеха. Задуманное ими отважное предприятие превосходило все, что значилось до сих пор в летописях Береговых братьев – летописях, безусловно наполненных достославными подвигами.
Действительно, авантюристы, несмотря на храбрость, вошедшую в поговорку, никогда еще не отваживались на такую опасную операцию ради того, чтобы выведать тайные планы своих врагов. Ни Морган, ни Олоне – ни один из героев флибустьерства не осмеливался до сих пор сыграть столь рискованную партию.
Однако, когда прошла первая минута восторга, последовало отрезвление. Авантюристы почувствовали опасность, которая таилась в столь полном и непредвиденном успехе. Было ясно, что долго разыгрывать роли и ломать эту комедию, не подвергаясь опасности быть со временем узнанными, – невозможно. Тревожно устремив глаза на город, дома которого амфитеатром поднимались от берега, они спрашивали себя, не лучше ли, пока еще есть время, воспользоваться наступающей ночью, поднять паруса и выбраться из ловушки, в которую они сами так безрассудно устремились. Испанцы достаточно часто имели дело с флибустьерами, и представлялось довольно вероятным, что в городе с пятью тысячами жителей и с гарнизоном из восьмисот солдат найдется человек, который узнает одного из командиров шхуны.
Размышления эти, конечно несколько запоздалые, омрачили лица авантюристов. Благоразумие вдруг одержало верх, и храбрецы невольно почувствовали страх при мысли о страшном возмездии, на которое решатся испанцы, открыв обман, жертвой которого они оказались. Скоро этот страх усилился настолько, что на шхуне чуть было не прозвучал приказ распускать паруса.
Только два человека остались тверды и непоколебимы в своем намерении отправиться на берег и довести до конца задуманный план – Монбар и Филипп. Причины, подвигавшие их на это, были настолько серьезны, что любые соображения безопасности отступали перед желанием преуспеть. Хладнокровно подвергнув опасности свои жизни и жизни своих товарищей, поставив перед собой цель во что бы то ни стало пробраться в Маракайбо и ожидая получить желанную награду за свои усилия, они не могли согласиться на постыдное бегство, поддавшись страху, недостойному львиных сердец флибустьеров.
Монбар энергично восстал против намерений своих товарищей. Он доказывал, что грозная слава, сопутствующая флибустьерам, поможет им устоять против испанцев даже в том невероятном случае, если они будут узнаны. Самое плохое, что могло с ними случиться, – это битва, а поскольку ни в бухте, ни на озере не было ни одного испанского судна, флибустьерам не грозила опасность с воды, и в случае необходимости они могли без особого риска ретироваться, что никак нельзя считать бегством, когда речь идет о противнике, чьи силы во сто крат превосходят твои собственные. Но в данную минуту отступление оказалось бы делом постыдным, поскольку для него не было никаких причин.
Эти возражения, горячо поддержанные Филиппом, достигли поставленной Монбаром цели. Флибустьеры скоро позабыли о страхе, овладевшем было ими, и поклялись Монбару оставаться верными ему и скорее умереть всем до единого, чем бросить его.
Едва увидев дона Фернандо д’Авила, Филипп немедленно узнал в нем бывшего губернатора Тортуги и опекуна доньи Хуаны. Он тут же решил как можно скорее оказаться в Маракайбо, тем более что именно ради доньи Хуаны он затеял экспедицию и снарядил шхуну.
Когда волнение, вызванное мыслями о бегстве, утихло, Монбар решил, что ночью шхуна приблизится к берегу, чтобы проще было наладить сообщение с городом. Пьеру Леграну и Мигелю Баску Монбар поручил замер глубины залива и наблюдение за местностью. При первой же опасности судно должно было сняться с якоря. Кроме того, условились, что ни один человек из экипажа, за исключением командира, не должен покидать борт судна. Шелковинке было поручено осуществлять связь между Монбаром и командой. На судне должна была поддерживаться самая строгая дисциплина, и так как малейшее неповиновение могло послужить причиной всеобщей гибели, ослушавшегося следовало немедленно расстрелять. Кроме того, для устранения всяких непредвиденных случайностей доступ на шхуну был строго воспрещен городским жителям.
