Пока молодой человек раздумывал, Данник смотрел на него с хитрым видом.
– Ну, – сказал Филипп наконец, – зови. Надо узнать, что нужно этой старухе, и потом отделаться от нее.
Говоря так, Филипп лукавил. На самом деле его любопытство было сильно возбуждено, и он с плохо скрытым нетерпением поглядывал на дверь.
Наконец старуха вошла. Филипп вскрикнул от радости и бросился к ней.
– Нья Чиала! – вскричал он.
Ничего не отвечая, дуэнья взглядом указала ему на Данника, неподвижно стоявшего в дверях.
– Уйди! – приказал Филипп слуге.
Тот сейчас же вышел, затворив за собой дверь. Дуэнья подошла к Филиппу и внимательно рассматривала его несколько минут.
– Итак, это точно вы? – промолвила она наконец.
– Я, – ответил он, – а вы в этом сомневались?
– Трудно поверить в то, что вы здесь, и при этом занимаете такую должность у графа дель Аталайя, тогда как он питает неумолимую ненависть к флибустьерам!
– Действительно, – согласился Филипп с невольной улыбкой, – однако вы можете убедиться, что, несмотря на ненависть, граф соизволил взять меня к себе личным секретарем. Но не это главное. Главным было суметь пробраться сюда – и я сумел. Чего мне это стоило, только мое дело. Поговорим лучше о донье Хуане.
– О донье Хуане… – прошептала дуэнья со вздохом.
– Уж не случилось ли с ней какого-нибудь несчастья? – взволнованно вскричал молодой человек.
– Несчастья? Господь с вами, – ответила дуэнья, крестясь. – Бедная сеньорита!
– Но раз так, что же вы пугаете меня, заставляя предполагать всевозможные беды!
Дуэнья с минуту молчала, потом подозрительно огляделась.
– Никто не может нас услышать, нья Чиала, – с нетерпением произнес молодой человек, заметив ее взгляды, – говорите без опасения. Садитесь, пожалуйста. Так вам будет удобнее.
– Ах! – сказала Чиала, усаживаясь на стул, который подвинул к ней молодой человек. – Позвольте мне говорить с вами откровенно, сеньор дон Фелипе… Но я не смею начать, так как боюсь рассердить вас.
– Милая моя, – ответил Филипп, сгорая от нетерпения, – говорите же, заклинаю вас, и будьте откровенны. Я обещаю вам не сердиться. Что бы вы ни сообщили мне, я все готов выслушать и, уверяю вас, буду страдать меньше, чем сейчас. Ваша сдержанность терзает меня.
– Как нетерпеливы эти молодые люди, Святая Дева! – вздохнула старуха.
– Прежде всего ответьте мне, пожалуйста, на два вопроса, а после уже говорите что хотите.
– Что за два вопроса?
– Здорова ли донья Хуана?
– Слава богу, она совершенно оправилась от усталости после путешествия, и теперь здоровье ее превосходно.
– Благодарю… По-прежнему ли она любит меня?
– Если б это было не так, разве была бы я здесь? – проворчала старуха.
– Отлично! – вскричал Филипп. – Если здоровье ее превосходно и она по-прежнему любит меня, мне нечего больше желать. Говорите же теперь, любезная нья Чиала, все, что придет вам в голову. Вы дали мне противоядие, которое поможет мне терпеливо слушать все, что бы вы ни говорили.
Счастливо улыбаясь, молодой человек откинулся на спинку кресла.
Дуэнья несколько печально покачала головой и наконец, глубоко вздохнув, как делают те, кто принял важное решение, вновь заговорила:
– Сеньор кабальеро, вы найдете, без сомнения, очень странным, что я, всего лишь служанка, осмеливаюсь вмешиваться в дела, касающиеся особ, которые по своему происхождению гораздо выше меня.
– Вы ошибаетесь, нья Чиала, – мягко заметил молодой человек, – я знаю глубокую расположенность доньи Хуаны к вам и нахожу, напротив, очень естественным, что вы интересуетесь ее делами.
– Я для доньи Хуаны не обыкновенная прислуга, сеньор! Она только что не родилась при мне. Но я кормила ее своим молоком, я никогда с ней не расставалась. Чтобы последовать за ней в Америку, я бросила мужа и детей. Я люблю ее, как дочь, а может быть, и больше.
– Я знал все, что вы мне сейчас сказали, кроме одного… Ваше путешествие в Америку… Разве донья Хуана родилась в Испании?
– Кто знает? – пробормотала Чиала, подняв глаза к небу.
– Как это, кто знает? Что вы хотите этим сказать, нья Чиала?
– Выслушайте меня, кабальеро. Я расскажу вам то немногое, что знаю сама.
– Говорите же, говорите, нья Чиала! – с живостью вскричал молодой человек.
– Знайте, кабальеро, что я вверяюсь вашей дворянской чести и что об услышанном вами вы не должны говорить никому.
– Даю вам честное слово, кормилица.
– Я была замужем уже три года, когда случилось вот что… Прошел месяц, как родился мой второй ребенок. Наша хижина стояла в нескольких лье от По.
– Как! – с удивлением воскликнул Филипп. – Вы не испанка?!
– Нет, я из Беарна.
– Продолжайте, продолжайте, кормилица! – вскричал Филипп с живостью.
– Мой муж охотился на медведей в горах, занимался контрабандой, а при случае служил проводником путешественникам, направлявшимся из Франции в Испанию или из Испании во Францию. Несмотря на столь разнообразные занятия, а может быть, и по этой самой причине, мой муж был очень беден, так беден, что часто даже не было хлеба в нашей жалкой лачуге. Хуан приходил в отчаяние. Горе преследовало нас. Однажды после продолжительного отсутствия мой муж вернулся с каким-то господином. Возвращение мужа несказанно обрадовало меня. Уже два дня у меня во рту не было ни крошки. Хуан принес еду. «Не теряй веры, жена, – сказал он мне, – этот достойный господин сжалился над нами». Тогда я присмотрелась к незнакомцу, который остался стоять возле двери, закутавшись в плащ. Это был уже пожилой человек. Его красивые, но суровые черты лица имели надменное выражение. Одет он был как дворянин. Я почтительно поклонилась ему в благодарность за добро, которое он хотел нам сделать. В этот миг человек распахнул свой плащ и протянул мне ребенка, девочку одного возраста с моим малышом. «Не благодарите меня, добрая женщина, – произнес он, – это будет услуга за услугу. Вот слабое существо, и я прошу вас заменить ему мать». Я тут же схватила ребенка и, забыв о собственном голоде, тотчас дала ему грудь.
– Это была Хуана? – вскричал молодой человек.
– Да, кабальеро. Незнакомец как будто с удовольствием смотрел на мои заботы об этом бедном херувиме, потом подошел и поцеловал в лоб милую малютку, которая заснула, улыбаясь. «Вот и хорошо, – сказал он, – вы будете матерью Хуане – так ее зовут. Она сирота. Возьмите кошелек. В нем шестьдесят унций золота
[40]. Через год вы получите столько же от банкиров Исагуирра и Самала из По, и это будет продолжаться все то время, пока ребенок находится на вашем попечении. Вам стоит только показать этот перстень, – сказал он, сняв с мизинца левой руки перстень с бледным рубином. – Вы меня поняли? Обещайте хранить молчание, и у вас не будет причин жаловаться на меня. Теперь прощайте». Он закутался в плащ, надвинул шляпу на глаза, сделал знак моему мужу следовать за ним и вышел из хижины. Больше он не возвращался. Я видела этого человека совсем недолго, но уверена, встреться он мне, я тотчас узнала бы его, потому что его лицо поразило меня и навсегда осталось в моей памяти.
