– Правду, дон Гусман.
– Как! Дочь герцога…
– Была законно обвенчана с этим французским дворянином, повторяю вам. Мой отец велел похитить ребенка, прежде чем мать смогла запечатлеть на его лобике первый поцелуй. Граф де Бармон, преследуемый несправедливой ненавистью моего отца, видя, что честь его очернена, а жизнь разрушена, также исчез.
– О, как все это ужасно! – вскричал молодой человек, в отчаянии ломая руки. – А я-то, кто же я?!
– Вы, – с достоинством ответил дон Санчо, – вы человек с благородным сердцем, с возвышенной душой и сумеете, несмотря ни на что, приобрести себе прекрасное место в свете.
– И я помогу ему! – вскричал Монбар, охваченный порывом.
– Боже мой! Боже мой!.. Что же хотели из меня сделать?
– Я уже вам говорил: орудие ненависти и мщения против невинного человека, который имеет право на ваше уважение. Монбар не убийца и не обольститель, а если бы даже он и был виновен, повторяю вам, вы не имеете никакого права требовать у него отчета, дорогой мой племянник.
– Не называйте меня так, дон Санчо… я теперь даже не знаю, имею ли отношение к вашей семье.
– На это я не могу ответить вам ничего иного, кроме того, что я вас люблю, знаю с детства и всегда считал своим родственником.
– О! – вскричал Монбар. – Неужели ненависть может быть так безгранична?
– Вы сами видите, граф… Теперь я исполнил священную обязанность. Что бы ни думал отец о моем поведении, совесть моя спокойна: я освободил ее от ужасной тяжести. Пусть судит меня Господь.
– Вы поступили именно так, как я ожидал, и я искренне вас благодарю. Но, – прибавил Монбар тихим голосом, – не хотите ли вы сообщить мне еще о чем-либо?
– Другая особа сделает это, граф, – так же тихо ответил дон Санчо.
– С этой минуты особа эта для меня священна, маркиз. Всемогущий Господь позволит, без сомнения, чтобы она сумела забыть все плохое, как забуду и я сам.
– В свою очередь благодарю вас, граф, – откликнулся маркиз, – этими словами вы вновь сделали меня вашим должником.
И два человека, наделенные благородными сердцами и возвышенным умом, горячо пожали друг другу руки.
– А он? – спросил маркиз, указывая на дона Гусмана, который стоял, закрыв лицо ладонями.
– Я сам позабочусь о нем.
– Бедный юноша! – прошептал дон Санчо и, подойдя к дону Гусману, мягко сказал: – Великие горести делают людей сильными. Что же вы сдаетесь? Вы имеете право ходить с высоко поднятой головой, ведь и вы также не виновны.
– О! Если бы вы знали…
– Я все знаю, дон Гусман. Роковая судьба преследует вас. Вы повиновались не своей воле, а воле того, от кого зависели. Не отчаивайтесь же так сильно.
– Но что же делать, боже мой, куда мне деваться?
– Перед вами два пути: следовать за мной, и клянусь вам, что я буду для вас добрым родственником, или остаться здесь, среди ваших новых друзей. Я даже думаю, что этот второй путь – самый лучший для вас.
– Могу ли я осмелиться после всего того, что случилось? Ведь я негодяй, изменник, шпион!
Монбар подошел к молодому человеку и, положив руку на его плечо, сказал тихо, но властно:
– Поднимите голову! Дон Гусман де Тудела умер, я знаю только Франкера, храброго Берегового брата.
– Ах! Вы меня прощаете, если говорите эти слова! – вскричал молодой человек сквозь слезы, с проблеском надежды в голосе.
– Прощают только преступников, а Франкер преступником быть не может.
– И никогда не будет! – воскликнул молодой человек с воодушевлением. – С этой минуты я принадлежу вам и душой и телом!
– Хорошо, дитя мое, осушите ваши слезы, ведь вы нашли отца.
И взволнованный Монбар раскрыл молодому человеку свои объятия. Тот бросился к нему на шею, и они долго стояли обнявшись.
В это время послышался легкий шум, двери отворились, и на пороге появилась донья Клара. Лицо ее было бледным и смиренным. Монбар подошел к ней и, взяв за руку, провел в комнату.
– Франкер, – сказал он молодому человеку, – если вы нашли во мне отца, то вот праведная женщина, которая займет место вашей матери. Любите ее, как родную мать, потому что ее любовь к вам безгранична.
– Да! – вскричала донья Клара в неописуемом волнении. – Да, вы – мой сын!
– Молчите, Клара, – тихо сказал Монбар, – а если вы ошибаетесь?
– О-о! – ответила она, бросив на него один из тех взглядов, которые разъясняют все. – Разве можно обмануть сердце матери?
И она с восторгом прижала молодого человека к своей исстрадавшейся груди.
– Такая великая радость после такой великой горести! Да будет благословен Господь! – вскричал молодой человек.
– О да! – подхватила донья Клара. – Да будет Он благословен, потому что Его правосудие неизменно.
Монбар, лучше других владевший собой во все время этой сцены, рассудил, что пора вмешаться.
– Извините, дон Санчо, – сказал он, – мы совсем забыли о вас. Ведь именно вам мы обязаны этими минутами счастья, и мы наслаждаемся ими, как последние эгоисты, совершенно не думая о том, что ваше положение ненадежно в этом городе, где, кроме нас, все вам враги.
– Право, любезный граф, – ответил маркиз с очаровательной веселостью, – я так счастлив вашим счастьем, что забываю обо всем на свете. Однако должен вам признаться, что мне, кажется, пора убираться отсюда. Я и впрямь чувствую здесь себя не совсем спокойно. Рискуя быть принятым за труса, я с удовольствием покину ваше приятное общество, и если мой старый знакомый Бирбомоно не прочь будет еще раз послужить мне проводником, то я охотно приму его помощь.
– Я к вашим услугам, сеньор маркиз, – ответил мажордом, который в эту минуту входил в комнату. – Мы отправимся, когда вам будет угодно.
– Сейчас! Мне хочется поскорее убраться отсюда.
– Прощайте, дон Санчо, – сказал Монбар. – Мне жаль расставаться с вами, потому что я люблю вас. Но мы оба находимся в несколько… несколько щекотливом положении, и мне кажется, что лучшим пожеланием с моей стороны было бы никогда более не видеться с вами.
– Однажды мы уже расставались с этими самыми словами, однако все-таки увиделись.
– Это правда, никто не знает, что может случиться.
– Позвольте еще одно слово, граф.
– Говорите.
– Что будет с моим отцом?
– Я не стану его разыскивать – вот все, что я могу вам обещать. Дай Бог, чтобы наши дороги не пересеклись!
