– Адмирал, сеньора просила меня доставить ее к вам на фрегат. Я счел своим долгом не сопротивляться ее пожеланию, тем более что она выразила намерение поговорить с вами.
– Вы хорошо сделали, капитан. Я очень рад видеть сеньору, я весь к ее услугам, хотя и сожалею, что она не выбрала для разговора более удобной минуты. Мои обязанности помешают мне наслаждаться общением с ней так долго, как я желал бы.
– Я могу подождать, – заметила гостья, – пока ваши занятия не позволят вам дать мне аудиенцию. С вашего позволения, я останусь здесь до тех пор, пока не окончится ваш совет, а потом вернусь на «Тигр» в лодке, которая доставила меня сюда. Я хочу сказать вам очень немногое.
– Ваши желания – приказ для меня, сеньора, – отвечал Монбар. – Впрочем, – прибавил он, протянув руку в сторону моря, где были видны лодки, направлявшиеся к фрегату, – вы видите, что, к моему величайшему сожалению, сейчас у меня нет возможности говорить с вами. Сюда по моему приказанию прибывают офицеры. Окажите мне честь, располагайтесь пока что в моей личной каюте. Как только я освобожусь, я тотчас поспешу к вам.
Донья Клара поклонилась Монбару в знак согласия, поблагодарила Франкера и пошла за юнгой, которому адмирал отдал соответствующие указания. Лодки начали подплывать к фрегату, и капитаны один за другим поднимались на палубу, где были встречены со всеми почестями, принятыми в военном флоте всех стран для приветствия высших офицеров.
Монбар стоял у трапа и, по мере того как флибустьеры появлялись на палубе его фрегата, пожимал им руки и обменивался с ними дружескими репликами. Капитаны сошли в залу совета, приготовленную для их приема. Два флибустьера с ружьями караулили дверь – совещание было тайное. Посреди залы был поставлен круглый стол, покрытый зеленым сукном, вокруг него расставили стулья.
Всего явилось пятнадцать капитанов. Это были самые знаменитые предводители флибустьеров. Мы уже называли их имена. Монбар был председателем совета вместе с Морганом. Франкер, самый молодой, исполнял должность секретаря. На стол перед ним положили бумагу, перья и чернила. По безмолвному приглашению адмирала капитаны сели.
По законам флибустьерства, когда какой-нибудь предводитель устраивал экспедицию и имел в своем распоряжении только один корабль, он не мог принять никакого решения без согласия своей команды, которая, так же как и он, имела выгоды в успехе экспедиции и, следовательно, имела право голоса в совете. Всякий план принимался единогласно или отвергался, и тот, кто предлагал его, не имел права обижаться на исход голосования. Когда речь шла о такой важной экспедиции, как та, которую на сей раз собирались предпринять флибустьеры, закон несколько менялся: команды передавали всю власть своим капитанам, которые заседали в совете вместо нее. Но результат всегда был один и тот же: лишь единогласие решало вопрос. Одного голоса было достаточно, чтобы отвергнуть предлагаемый план.
Такой способ действия, в принципе, был хорош, так как соблюдал всеобщие интересы. Но плохо в нем было то, что обсуждение зачастую длилось нескончаемо долго и не приводило ни к какому результату. Однако мы должны признаться, что в тех случаях, когда высшие офицеры были знаменитыми командирами, офицеры, пользовавшиеся не столь широкой известностью, очень редко противоречили им и подавали голос за вносимые ими предложения, что значительно упрощало решение вопроса.
До открытия совета Монбар дал отчет своим товарищам в том, каким образом удалось ему завладеть испанским фрегатом и четырьмя бригантинами, и принял поздравления с победой, в результате которой ему достался прекрасный корабль: самый лучший во флибустьерском флоте и великолепно вооруженный, а посему поставивший испанцев, по крайней мере на время, в крайне сложное положение, отняв у них возможность предпринять что-либо серьезное против Береговых братьев.
Волнение, возбужденное рассказом Монбара, утихло. Его попросили открыть заседание, что он и сделал немедленно, подгоняемый всеобщим любопытством.
– Братья, – начал он, – с удовольствием отмечаю, что наконец мы встретились в назначенном мною месте. Совсем рядом находится богатый берег, который испанцы назвали Золотой Кастилией. Цель нашей экспедиции уже не является для вас тайной – или, по крайней мере, вы догадываетесь об этой цели. Но чтобы не оставалось никаких сомнений и поскольку час решительных действий пробил, я открою вам свой план: я хочу завладеть Маракайбо и соседними с ним городами. Что вы об этом думаете, друзья мои?
– Адмирал, – ответил Морган от имени всех, – мы думаем, что это намерение достойно вас, и с радостью присоединяемся.
– Должен вам признаться, братья, – продолжал Монбар, – что это предприятие задумано не мной. Воздадим каждому по заслугам. Идея принадлежит Филиппу д’Ожерону, который уже несколько дней осматривал эти места, когда я и несколько моих товарищей внезапно встретили его на берегу. Мы оказались там случайно, когда буря потопила мое судно, слишком старое, чтобы выдержать в открытом море серьезный шторм. Обратитесь же с похвалами к нашему молодому и храброму товарищу, потому что именно в его голове зародилась эта дерзкая мысль, а я только развил ее и сделал возможной, старательно изучив окрестности Маракайбо и собрав необходимые сведения. И теперь с вашей помощью мы приведем задуманное в исполнение.
У офицеров, восхищенных Монбаром, вырвался вздох одобрения. Все они были готовы к подвигам, но лишь немногие из них могли похвастаться скромностью.
– Теперь, когда вы знаете цель, к которой мы стремимся, – продолжал Монбар, обращаясь к Моргану, – соблаговолите, господин вице-адмирал, сообщить мне о ваших действиях после отплытия из Пор-де-Пе.
– Мое донесение будет коротким, адмирал, – сказал тот. – Нам постоянно благоприятствовал попутный ветер. В четырех лье от острова мы соединились с другими судами и все вместе, как коршуны, налетели на Арубу. Вы не отдали мне приказаний на этот счет, но, поскольку я подозревал, что место общего сбора, назначенное для встречи с вами, должно находиться недалеко от того места, которое вы намеревались атаковать, я стремился пресечь нежелательные слухи и поэтому завладел островом. Местные жители очень бедны, и их мало, они не ожидали подобного нападения с нашей стороны и дали себя обезоружить, даже не пытаясь оказать бесполезное сопротивление. Я велел потопить все суда на случай, если бы кто-нибудь вздумал бежать, выставил на берегу часовых, а для пущей предосторожности поставил опытных людей караулить в лодках, делая вид, будто они занимаются рыбной ловлей. После нашего прибытия десять каботажных судов пристали к острову. Нет необходимости говорить, что ни одно из этих судов не ушло в море. Мы взяли их в плен, чем они немало были удивлены, – прибавил Морган, смеясь. – К этому мне нечего прибавить, адмирал.
– Примите мои искренние поздравления, любезный Морган, – ответил Монбар, – трудно было провести это дело с большим тактом и большей ловкостью. Впрочем, назначив вас вице-адмиралом флота, я знал, на что вы способны, и был спокоен. Теперь речь идет о том, каким образом мы можем высадиться на берег незаметно для неприятеля. Вопрос серьезный: город, который мы собираемся брать приступом, расположен на берегу озера. Он хорошо защищен, имеет многочисленный гарнизон под командованием опытного офицера, который будет храбро защищаться. Я в этом убежден, потому что прекрасно его знаю. Теперь пусть говорит Филипп д’Ожерон, который тщательно изучил положение неприятеля и которому, как я уже имел честь вам сообщить, пришла первому мысль об этом предприятии. Говорите же, брат, мы слушаем вас, – обратился он к молодому человеку.
