Было около семи часов вечера, когда юнга увидел Данника и когда ему пришла в голову мысль использовать в своих интересах понятливость Монако. Солнце заходило. Несмотря на поздний час, флибустьеры решительно продвигались вперед.
К двум часам утра собака, которую, из опасения потерять ее из виду ночью, взяли на поводок, проявила беспокойство и несколько раз возвращалась назад.
– Следы пересекаются, – сказал Данник, – было бы лучше остаться здесь до восхода солнца.
Никто не возражал. Этот безумный бег в продолжение нескольких часов по почти непроходимым дорогам ослабил если не мужество, то, по крайней мере, силы флибустьеров. Филипп тоже был изнурен усталостью.
На том и порешив, разбили стоянку, улеглись, кто как мог, и скоро все уже спали.
Им оказалось достаточно нескольких часов сна, чтобы полностью восстановить свои силы. Собаку снова пустили по следу, дав ей понюхать носовой платок. Через две минуты она нашла след и пустилась бегом, как и накануне, в сопровождении флибустьеров, во главе которых мчался Данник, беспрестанно крича:
– Ищи, Монако! Ищи, моя добрая собака!
Так они бежали довольно долго. К восьми часам утра собака, которую флибустьеры на некоторое время потеряли из виду, начала бешено лаять.
– Что-то есть, – проговорил Данник.
– Поспешим! – вскричал Филипп, задыхаясь.
Данник вновь принялся подгонять собаку. Вдруг раздался пистолетный выстрел.
– Черт побери! – закричал Данник, отпрыгнув в сторону, как тигр. – Мою собаку убивают! Держись, Монако, мы здесь, мы здесь!
Собака продолжала бешено лаять. Вдруг флибустьеры очутились прямо перед оградой дома.
– Кажется, мы нашли то, что искали, – сказал Данник.
– Славная собака! – вскричал Шелковинка. – И какая счастливая мысль пришла мне в голову!
– Остановитесь, – произнес Филипп.
Он подошел ближе и осмотрел дом. Скоро лицо его просияло: он увидел знамя над боскетом.
– Наконец-то, – вскричал он с восторгом, – я нашел ее!
И, забыв всякую осторожность, он ринулся вперед.
– Кто идет? – закричал грубый голос.
– Друг, – ответил он тотчас.
– У меня нет друзей среди разбойников. Прочь – или я выстрелю!
Флибустьеры, предвидя битву, приготовили оружие. Но, против всеобщего ожидания, после этих резких слов наступило довольно продолжительное молчание, потом вдруг ворота распахнулись и в дверях показались два человека: дон Фернандо д’Авила и донья Хуана в мужском костюме. Филипп хотел броситься к ней, но девушка удержала его движением руки.
– Что вам нужно? – спросил дон Фернандо мрачным голосом.
– Чтобы вы сдали этот дом, которого не можете защищать, – ответил Филипп.
– Сдаться вам? – произнес губернатор с презрительной улыбкой. – Лучше умереть с оружием в руках!
– Ваша жизнь и ваше имущество будут сохранены.
– Да, как вы сохранили жизнь и имущество жителей Маракайбо и Гибралтара. Чем вы можете поручиться в этом?
– Моим словом, сеньор кабальеро, словом Филиппа д’Ожерона.
Наступило минутное молчание. Дон Фернандо с трудом сделал несколько шагов вперед, опираясь на свою шпагу.
– Выслушайте меня, – сказал он.
Молодой человек подошел ближе.
– Я опекун этой девушки, – с трудом продолжал дон Фернандо. – Только что она призналась мне в своей любви к вам… Я не буду сейчас расспрашивать, как родилась эта любовь… Она говорит, что вы честный человек и настоящий дворянин. Клянетесь ли вы мне уважать ее и защищать?
– Клянусь.
– Я принимаю ваше слово… Умирающим не лгут, а я умираю.
– Сеньор! – вскричала девушка.
– Молчите, донья Хуана, время не ждет, дайте мне договорить… Эта девушка была мне поручена в детстве герцогом Пеньяфлором. В этом бумажнике находятся доказательства моих слов, возьмите его.
Он вынул из кармана бумажник и подал его молодому человеку.
– Вы клянетесь, что честно сдержите ваше слово?
– Не только относительно доньи Хуаны, но и относительно вас и ваших товарищей, клянусь вам.
– О! Я сам сумею позаботиться о себе, – произнес дон Фернандо с горькой улыбкой. – Бог свидетель, при своей жизни я старался исполнять обязанности христианина и солдата как честный человек. Я умру, не упрекая себя ни в чем… Донья Хуана, отворите дверь дома.
Молодая девушка поспешила повиноваться.
– Выходите все, – сказал дон Фернандо твердым голосом. – Бросайте оружие: вы пленники.
– Нет, – с живостью обратился Филипп к солдатам, которые стали за спиной своего командира, – оставьте себе ваше оружие, храбрецы. Вы свободны, ступайте.
– Ступайте, ребята, – сказал губернатор, делая им рукой прощальный знак, – пользуйтесь дозволением, так любезно дарованным вам, и поскорее укройтесь в безопасном месте.
Видя, что солдаты, верные своему командиру, колеблются, дон Фернандо прибавил тоном, не допускавшим возражений:
– Уходите. Я так хочу.
Бедняги бросились в чащу, где немедленно исчезли. Флибустьеры даже не повернули головы в их сторону.
– Благодарю вас за ваш благородный поступок, – обратился губернатор к Филиппу. – Донья Хуана, будьте счастливы и сохраните воспоминание обо мне в вашем сердце. Я любил вас, как отец.
– О, мы не расстанемся! – вскричала молодая девушка, бросаясь к нему на шею.
– Мы расстанемся скорее, чем вы думаете, бедное мое дитя, – прошептал он, целуя ее, – я благословляю вас!
Он отстранил ее рукой и обернулся к Филиппу, который неподвижно стоял рядом, наблюдая эту сцену.
– Такой старый солдат, как я, пощады не принимает и не отдает своей шпаги никому, даже такому храброму дворянину, как вы, – сказал он. – Прощай все, что я любил! Да здравствует Испания!
Прежде чем можно было догадаться о его намерении, он выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил себе в голову.
Донья Хуана отчаянно вскрикнула, бросилась к своему опекуну, но пошатнулась. Филипп едва успел подхватить ее, лишившуюся чувств, на руки.
– Ни слова обо всем, что здесь произошло, братья, – сказал молодой человек флибустьерам.
– Клянемся! – ответили они, невольно взволнованные этой трагической сценой.
– Ей-богу, жаль, что он убил себя! – воскликнул Данник. – Храбрый был солдат, клянусь своей душой!
