– Тот, кто меня купит, не прогадает, – сказал Жан-Франсуа Но.
– Сорок экю, – продолжал агент, – сорок экю, господа!
Монбар обратился к работнику:
– Негодяй! Ты матрос, и, вместо того чтобы присоединиться к нам, ты продал себя? Какое ничтожество!
Олоне засмеялся:
– Вы не понимаете! Я продал себя потому, что это было необходимо. Для того, чтобы моя мать могла сводить концы с концами во время моего отсутствия.
– Как это?
– Что вам за дело? Вы пока что не мой господин, а если даже и станете им, то я не буду обязан отчитываться вам о своих делах.
– Да ты смельчак, как я посмотрю.
– Мне самому так кажется. И я хочу сделаться таким же флибустьером, как и все вы, но для этого мне еще нужно поучиться ремеслу.
– Сорок экю! – вскричал агент.
Монбар внимательно рассматривал работника, который слегка присмирел под его взглядом. Оставшись весьма довольным результатами осмотра, Монбар обернулся к агенту:
– Хватит кричать! Я покупаю этого человека.
– Олоне присужден Монбару Губителю за сорок экю, – провозгласил агент.
– Вот деньги. – Флибустьер бросил на стол горсть серебра. – Пойдем, – приказал он Олоне, – теперь ты мой работник.
Тот спрыгнул с помоста и с радостным видом подбежал к Монбару.
– Так это вы Монбар Губитель? – с любопытством спросил он.
– Ты, кажется, меня допрашиваешь, – рассмеялся флибустьер, – однако твой вопрос кажется мне вполне естественным, и на этот раз я тебе отвечу: да, это я.
– Раз так, я благодарю, что вы купили меня, Монбар! С вами я наверняка быстро стану знаменитым.
По знаку своего нового господина он почтительно стал позади него.
Начиналась самая увлекательная для авантюристов часть торгов – продажа женщин. Несчастные женщины, по большей части молодые и хорошенькие, дрожа, поднимались на помост и, несмотря на свои усилия держаться с достоинством, краснели и опускали головы от стыда. Слезы текли по их лицам, когда они ловили на себе взгляды распаленных мужчин. Компания имела особенно большие барыши на женщинах, потому что получала их даром, а продавала дорого. Мужчины обычно шли с молотка по цене от тридцати до сорока экю, не более. Женщины же продавались с аукциона за большие деньги. Только губернатор имел право остановить торги, когда цена казалась ему достаточной.
Женщин всегда отдавали покупателям под непристойные выкрики и скабрезные шутки. Так приветствовали флибустьеры своих собратьев, которые не боялись пускаться по брачному океану, полному подводных камней.
Красивая Голова, свирепый флибустьер, о котором мы уже говорили, купил, как и намеревался, двух работников взамен двух умерших, по его выражению, от лености, но в действительности от его побоев. Потом, вместо того чтобы вернуться домой, он поручил купленных работников слуге, а сам остался, чтобы поглазеть на продажу женщин. Друзья подшучивали над ним, но он, устремив глаза на помост, только презрительно пожимал плечами и стоял, сложив руки на дуле своего длинного ружья.
Место на помосте заняла молодая женщина, нежная, стройная, почти ребенок, с белокурыми кудрявыми волосами, падавшими на ее белые худощавые плечи. Гладкий лоб, большие голубые глаза, наполненные слезами, свежие щеки, крошечный ротик делали ее еще моложе, нежели она была в действительности. Ей было восемнадцать лет. Тонкий и гибкий стан, кроткий вид – словом, все в ее восхитительной наружности имело обольстительное очарование, составлявшее полный контраст с решительными и пошлыми ухватками женщин, появлявшихся на помосте до и после нее.
– Луиза, родившаяся на Монмартре, восемнадцати лет. Кто берет ее в жены на три года за пятнадцать экю? – В голосе агента компании слышалась насмешка.
Бедная девушка закрыла лицо руками и заплакала.
– Двадцать экю за Луизу! – сказал какой-то авантюрист, подходя к помосту.
– Двадцать пять, – немедленно откликнулся другой.
– Велите ей поднять голову, чтобы лицо было видно! – грубо закричал третий.
– Ну, малютка, не упрямься, – сказал агент, заставляя Луизу отнять руки от лица, – дай посмотреть на себя, это для твоей же пользы, черт побери! Двадцать пять экю!
– Пятьдесят! – внезапно произнес Красивая Голова со своего места.
Взоры всех устремились на него. До сих пор Красивая Голова выказывал глубокое пренебрежение к женщинам.
– Шестьдесят! – закричал один авантюрист, который вовсе не собирался покупать эту девушку, а только хотел подзадорить своего товарища.
– Семьдесят! – сказал другой с тем же намерением.
– Сто! – закричал Красивая Голова с гневом.
– Сто экю, господа! Сто экю! Луизу на три года! – бесстрастно сказал агент.
– Полтораста.
– Двести!
– Двести пятьдесят!.. Триста! – закричали в одно и то же время несколько авантюристов, постепенно подступая все ближе к помосту.
Красивая Голова побледнел от бешенства. Он боялся, что Луиза достанется кому-нибудь другому. Он вдруг вообразил, что ему непременно нужна женщина для ведения хозяйства. Луиза понравилась ему с первого взгляда, и он захотел ее купить.
– Четыреста экю! – закричал он вызывающе.
– Четыреста экю! – повторил агент компании монотонным голосом.
Наступило молчание. Четыреста экю составляли порядочную сумму. Красивая Голова торжествовал.
– Пятьсот! – вдруг воскликнул резкий и звучный голос.
И торг вновь разгорелся.
Агент компании весело потирал руки, повторяя:
– Шестьсот! Семьсот! Восемьсот! Девятьсот!
Зрителями овладело какое-то неистовство, авантюристы в раже набавляли цену. Девушка плакала. Красивая Голова был в бешенстве, похожем на помешательство. Сжимая ружье судорожно подергивающимися пальцами, он чувствовал безумное искушение послать пулю в самого решительного из противников. Однако присутствие кавалера де Фонтенэ удерживало его.
– Тысяча! – закричал он в бешенстве.
– Тысяча двести! – немедленно отозвался самый резвый из конкурентов.
Красивая Голова топнул ногой, перекинул ружье через плечо, надвинул шляпу на лоб и медленными, торжественными шагами – так передвигались бы статуи, если бы они умели ходить, – подошел и стал рядом со своим докучливым противником. Тяжело ударив о землю прикладом ружья в нескольких дюймах от ноги этого наглеца, он посмотрел вызывающе и закричал прерывающимся от волнения голосом:
– Полторы тысячи!
Конкурент в свою очередь гордо поднял голову, отступил на шаг, взвел курок своего ружья, а потом спокойно сказал:
– Две тысячи!
Понимая, что дело зашло слишком далеко, остальные участники торга благоразумно отступили. Борьба превратилась в ссору, которая угрожала стать кровавой. Мертвая тишина повисла над собравшимися. Противостояние двух этих людей парализовало всякое веселье, остановило все шутки. Губернатор с участием следил за развитием событий и готовился вмешаться. Авантюристы расступились, оставляя большое пространство вокруг соперников.
