– Эй, сеньоры! – вскричал он голосом, дрожащим от волнения. – Что это значит? Разве я имею дело с разбойниками?
– Тихо, тихо, успокойтесь, сеньор падре, – сказал грубый голос, показавшийся монаху знакомым. – Мы не разбойники, а такие же испанцы, как вы, и ничто не могло доставить нам большего удовольствия, чем встреча с вами в эту минуту.
– Я очень рад слышать это, кабальерос. Признаюсь, что резкость вашего обращения сначала очень меня встревожила, но теперь я спокоен.
– Тем лучше, – с иронией ответил незнакомец, – потому что мне нужно с вами поговорить.
– Поговорить со мной, сеньор? – удивленно переспросил монах. – Но мне кажется, что время и место не совсем подходят для разговора. Если вы соизволите подождать, пока мы доедем до дома, то я буду полностью к вашим услугам.
– Перестаньте болтать и слезайте с лошади, – грубо сказал незнакомец. – Если вы, конечно, не хотите, чтобы я вас стащил.
Монах с испугом огляделся: всадники смотрели весьма мрачно и, по-видимому, вовсе не были расположены помогать ему. Фра Арсенио как лицо духовное, да и по природе своей, вовсе не был храбр. Это приключение начало серьезно беспокоить его. Он не знал еще, в чьи руки попал, но все заставляло его предполагать, что эти люди, кто бы они ни были, относятся к нему недоброжелательно. Однако сопротивление было невозможно. Он решил повиноваться, уже сожалея о том, что пренебрег советом кариба. В конце концов он слез с лошади и стал перед всадником.
– Зажгите факел, – сказал незнакомец. – Я хочу, чтобы этот человек меня узнал. Узнав, кто я, он поймет, что ему не удастся отвертеться от моих вопросов и что только полная откровенность может спасти его от грозящей ему участи.
Монах понимал все меньше и меньше, что происходит. Он уже начал думать, что все это кошмарный сон. Между тем по приказанию всадника один из людей зажег факел. Как только пламя осветило лицо незнакомца, монах вздрогнул от удивления и черты его лица тотчас прояснились.
– Слава Богу! – сложив руки, вскричал он тоном неописуемой радости. – Возможно ли, чтоб это были вы, сеньор дон Стенио Безар? Вот не думал, что в эту ночь буду иметь счастье встретиться с вами, сеньор граф. Я не узнал вас и почти испугался.
Граф не ответил и только улыбнулся. Дон Стенио Безар мчался из Санто-Доминго во весь опор, чтобы удостовериться в сведениях, доставленных ему доном Антонио де Ла Ронда, и вдруг нечаянно, в ту минуту, когда уже подъезжал к Дель-Ринкону, наткнулся на фра Арсенио Мендосу, то есть на единственного человека, который мог доказать ему справедливость или ложь слов шпиона, донесшего на донью Клару.
Трусость фра Арсенио была давно известна его землякам, следовательно, ничто не мешало им добиться от него нужных сведений. Граф был почти уверен, что если он хорошенько напугает фра Арсенио, то монах признается во всем.
Несколько секунд дон Стенио молча разглядывал монаха, как будто хотел узнать его тайные мысли. Потом, грубо схватив его за руку, сказал сердито:
– Откуда вы едете? Разве монахи вашего ордена имеют привычку рыскать по степи в такое время?
– Ваше сиятельство! – пролепетал фра Арсенио, застигнутый врасплох этим вопросом.
– Посмотрим, посмотрим, – продолжал граф, – отвечайте сию же минуту, да без уверток.
– Я не понимаю, ваше сиятельство, за что вы так сердитесь на меня. Клянусь вам, я ни в чем не виноват.
Граф мрачно рассмеялся:
– Вы спешите защищаться прежде, чем вам предъявили обвинение. Стало быть, вы чувствуете себя виновным.
Фра Арсенио знал, что ревность графа не знает границ и что он обнаруживает ее каждую минуту, при всех. Ясно было, что граф узнал тайну доньи Клары. Монах быстро оценил опасность, грозившую ему за то, что он был сообщником графини. Однако он надеялся, что граф знает только о некоторых обстоятельствах, а подробности путешествия графини ему не известны. Конечно, фра Арсенио дрожал при мысли об опасности, которой он подвергался, находясь один, без защиты, в руках человека, ослепленного гневом и желанием отомстить за свою честь, которую он счел запятнанной. И все же монах решил: что бы ни случилось, он не изменит доверию, оказанному ему несчастной женщиной. Он поднял голову и твердым голосом, удивившим его самого, ответил:
– Ваше сиятельство, вы – губернатор Эспаньолы, у вас есть право распоряжаться людьми, находящимися в вашем подчинении, вы располагаете властью почти самодержавной. Но, насколько мне известно, вы не имеете права обижать меня ни словом, ни поступками, не имеете права подвергать меня допросу. Надо мной есть церковная власть, от которой я завишу. Только церкви принадлежит право судить меня или прощать.
Граф выслушал решительный ответ монаха, кусая губы от досады. Он не ожидал встретить отпор.
– Вот как! – вскричал он, когда фра Арсенио наконец замолчал. – Вы не хотите отвечать?
– Не хочу, ваше сиятельство, – сказал монах холодно, – потому что вы не имеете права допрашивать меня.
– Одно вы забываете, сеньор падре: если я не имею права, то имею силу, по крайней мере теперь.
– Неужели вы способны употребить силу во зло, против беззащитного человека? Я не воин, физическая боль меня страшит, я не знаю, как вынесу пытку, которой вы меня подвергнете, но знаю наверняка только одно…
– Что же, позвольте вас спросить, сеньор падре?
– Я скорее умру, чем отвечу хоть на один ваш вопрос.
– Это мы увидим, – сказал граф насмешливо, – если вы меня вынудите прибегнуть к насилию.
– Увидите, – сказал францисканец голосом кротким, но твердым, показывавшим неизменную решимость.
– В последний раз предупреждаю – берегитесь, подумайте.
– Я уже все решил… Я нахожусь в вашей власти. Пользуйтесь моей слабостью, как вам заблагорассудится. Я не стану даже пытаться прибегнуть к защите – это бесполезно. Я буду не первым монахом моего ордена, который станет мучеником, исполнив свой долг. Другие предшествовали мне, и другие последуют за мной на этом горестном пути.
Безмолвные и неподвижные, присутствующие с испугом переглядывались между собой. Они предвидели, что противостояние этих двух людей, из которых ни тот ни другой не хотел уступить, скоро получит страшную развязку, потому что граф, ослепленный яростью, не в состоянии повиноваться здравым советам рассудка.
– Ваше сиятельство, – прошептал дон Антонио де Ла Ронда, – звезды начинают бледнеть, скоро рассвет, а мы еще далеко от дома. Не лучше ли отправиться в путь немедля?
– Молчите! – отвечал граф с презрительной улыбкой. – Педро, – обратился он к одному из слуг, – подай фитиль.
Слуга сошел с лошади и приблизился к графу с длинным фитилем в руках.
– Пальцы! – лаконично сказал граф.
Слуга подошел к монаху, тот, не колеблясь, протянул обе руки, хотя лицо его было покрыто страшной бледностью, а все тело дрожало. Педро равнодушно намотал фитиль между пальцами монаха, потом обернулся к графу.
