– Кто в этом сомневается! – просто ответил Питриан, даже не спрашивая, о чем идет речь.
– Скорее! – вскричал Филипп. – Найдем лодку.
– Это не трудно, – весело отозвался Пьер.
И все трое, оставив д’Ожерона в гостинице, бегом бросились к берегу.
Глава V
Герцог Пеньяфлор
За месяц до начала нашего рассказа человек, тщательно скрытый толстыми складками плаща, ехал шагом на сильной гнедой лошади по дороге от Медальина к Веракрусу. Было около одиннадцати часов утра, морской ветерок спал, и жара в этой бесплодной и песчаной местности становилась изнурительной. Внимательно осмотревшись и не увидев никого поблизости, он решился снять плащ и, сложив вдвое, бросить его на седло.
Теперь стало легко разглядеть во всаднике молодого человека лет двадцати двух, с тонкими, красивыми чертами лица. Высокий лоб, черные глаза, насмешливый рот с небольшими темно-каштановыми усами придавали его лицу выражение гордости и некоторой жестокости. Осанка выдавала его благородное происхождение. Костюм из черного бархата с серебряными позументами прекрасно оттенял матовую белизну его лица. Короткая шпага в серебряных ножнах доказывала, что этот молодой человек дворянин, потому что только дворяне имели в то время право носить шпагу. Из-под низкой надвинутой вигоневой шляпы с широкими полями выбивались длинные черные волосы и в беспорядке падали на плечи. Костюм его довершали ботфорты с тяжелыми серебряными шпорами. Словом, это был блистательный кавалер, донжуанская внешность которого должна была нравиться сладострастным веракрускам и внушать ревность их мужьям.
Возле самого города он снова надел плащ, проехал Гуариту и скоро достиг первых домов предместья Техерия. Впрочем, путешественник лишь ненамного успел углубиться в предместье. Очень скоро его лошадь сама встала возле красивого старого дома, и массивные ворота причудливой резьбы тотчас отворились.
Молодой человек соскочил с лошади и бросил поводья пожилому доверенному слуге.
– Герцог спрашивал меня, Эстебан? – по-испански спросил молодой человек.
– Два раза, граф, – почтительно ответил слуга.
– Он не тревожился? Не сердился на мое отсутствие?
– Не сердился, но тревожился, ваше сиятельство.
– Нет ничего нового?
– Нет, ваше сиятельство. За те два дня, что продолжалось ваше отсутствие, герцог оставался в своих комнатах. Он вышел только раз, чтобы проститься с губернатором.
– Герцог едет?
– Приказано готовиться сегодня вечером, ваше сиятельство. Все как и планировалось.
– Мне ничего не приносили?
– Сегодня утром, около часа тому назад, приходил человек с двумя торговцами, которые принесли сундуки.
– Хорошо, я приведу в порядок свой костюм, потом пойду к герцогу. Доложите ему о моем возвращении, Эстебан.
Слуга поклонился, передал поводья лошади конюху и вошел в дом через черный ход, а молодой человек прошел через парадную дверь, поднялся по лестнице и очутился в передней, где возле стен стояло несколько сундуков, тех, о которых говорил Эстебан. Молодой человек миновал эту комнату, не останавливаясь, прошел в спальню и тотчас начал снимать костюм, помятый в дороге.
Он полностью переоделся и бросил последний взгляд в зеркало, когда появился Эстебан.
– Что вам нужно? – спросил он слугу.
– Граф, герцог ждет вас в столовой, – ответил тот, кланяясь.
– Ступайте, я иду за вами, – сказал граф.
Они спустились на нижний этаж, прошли несколько комнат, богато меблированных и заполненных слугами в парадных ливреях, пеонами и конюшими, стоящими и сидящими. Все молча кланялись молодому человеку. Наконец они остановились перед дверью, возле которой стояли два привратника, каждый с золотой цепью на шее. Один отворил дверь, второй приподнял портьеру и доложил:
– Граф дон Гусман де Тудела.
Граф вошел в сопровождении Эстебана. Портьера за ними была опущена, и дверь затворилась.
Комната, в которой очутился дон Гусман, оказалась столовой. Два человека сидели за столом, уставленным яствами, до которых еще никто не дотрагивался. Дворецкий и двое слуг в черном ждали приказания подавать.
Из двоих, сидевших за столом, один был старик лет семидесяти, но прямой и бодрый, с ослепительно-белыми волосами и бородой. Его черные глаза светились яростным огнем, а выражение лица было жестко и мрачно. Его богатый, вышитый серебром костюм из черного бархата довершали два ордена: Святого Духа и Золотого руна. Это был герцог Пеньяфлор.
Человек, сидевший рядом с ним, казался моложе его минимум лет на тридцать. Это был сын герцога, маркиз дон Санчо Пеньяфлор. Несмотря на свои года, выглядел он молодо: ни одной морщины не было на его лбу, чистом и гладком. Лицо маркиза, красивое и мужественное, было веселым и беззаботным, что составляло резкий контраст с мрачной серьезностью его отца. Костюм, сшитый по последней моде французского двора, чрезмерно роскошный, смотрелся на нем восхитительно. Он поигрывал золотым эфесом своей шпаги, напевая вполголоса сегидилью.
– Добро пожаловать, дон Гусман, – произнес герцог, протягивая молодому человеку руку, которую тот почтительно поцеловал, – мы ждали вас с нетерпением.
– Ваша светлость, – ответил граф, – только очень важные причины, не зависящие от моей воли, могли удержать меня вдали от вас.
– Это не упрек, милостивый государь, вы объясните нам после, чем были заняты, а теперь садитесь. Подавайте, – прибавил герцог, обращаясь к дворецкому.
– О-о, дон Гусман! – сказал маркиз, с любопытством разглядывая гостя. – Как вы нарядны, любезный кузен! Какие великолепные кружева. Английские, не так ли?
– Да, кузен, – ответил граф.
– Пожалуйста, дайте адрес торговца Эстебану.
– Я поступлю проще, кузен, – сказал граф, улыбнувшись, – если эти кружева так вам нравятся, я подарю их вам.
– Как это мило! – весело вскричал маркиз.
– Что это с вами, дон Санчо? – перебил герцог, бросив на сына строгий взгляд.
Дон Санчо потупился и прикусил губу. Обед продолжался в молчании. Наконец, когда подали сладости, к маркизу вернулась его обычная веселость. Герцог подал знак, и слуги исчезли. Маркиз хотел встать из-за стола.
– Куда вы, дон Санчо? – спросил герцог.
– Хочу оставить вас, отец, – ответил маркиз, – вы будете говорить о серьезных вещах, мне лучше удалиться.
– Останьтесь, дело это касается вас больше, чем вы предполагаете.
– Если вы желаете, я останусь, хотя не вижу, чем может быть полезно мое присутствие.
