– Вы желали меня видеть? – осведомился господин де Ла Торре, пристально глядя на собеседника. – Так что вам угодно, сеньор? Я готов вас выслушать.
– Сударь, – отвечал погонщик, подходя вплотную к столу, за которым сидел благородный испанец. – Соблаговолите приглядеться ко мне и сказать, узнаете ли вы меня?
– Нет, – молвил герцог через мгновение-другое, испытующе вглядевшись в собеседника. – Могу сказать наверное – сегодня я вижу вас в первый раз. Впрочем, ничего удивительного, ведь я прибыл в Новую Испанию всего лишь дней десять назад.
– Может, вы встречали меня где-то еще? – продолжал погонщик.
– Нет, не думаю. Почти уверен, так оно и есть. У меня превосходная память на лица. И чем больше я к вам присматриваюсь, тем меньше ваше лицо напоминает мне кого-то, с кем я мог встречаться хотя бы раз или два.
– Тем лучше! – проговорил погонщик, весело рассмеявшись и заговорив по-другому, то есть перейдя с испанского, на котором он изъяснялся перед тем, на французский. – Значит, с переодеванием я преуспел даже лучше, чем ожидал. И раз сумел ввести в заблуждение вас, господин герцог, хоть мы и знакомы уже давненько, стало быть, другие меня тоже вряд ли признают.
– Что это значит? – удивился господин де Ла Торре. – Сейчас, когда вы говорите по-французски, я улавливаю в вашем голосе и характерном акценте знакомые ноты. Но кто бы вы ни были, человек или призрак, назовите ваше имя, поскольку, повторюсь, я вас не узнаю́.
Погонщик подвинул свободное кресло ближе к герцогу и без всяких церемоний сел.
– Господин де Ла Торре, – сказал он, – я один из добрых ваших друзей – Олоне.
– Вы Олоне?! – уже в изумлении воскликнул герцог. – Быть того не может!
– О, клянусь Богом, как же приятно слышать такое! Но позвольте заметить, господин герцог, уж себя-то я точно знаю. Я – Олоне, и это так же верно, как и то, что мой товарищ Питриан, с которым вы также знакомы, сейчас показывает богатые товары госпоже де Ла Торре и ее благородной дочери.
– Но откуда вы здесь? Каким образом удалось вам пробраться в Веракрус? И что за надобность привела вас сюда?
– Сколько вопросов, и сразу, господин герцог! Однако надеюсь ответить на все, дабы удовлетворить ваше любопытство.
– Говорите же, друг мой, заклинаю! Хотя со стороны Береговых братьев меня ничто не удивляет, тем не менее я отлично понимаю: чтобы пуститься в такое плавание, столь же дерзкое, сколь и безрассудное, нужны самые серьезные основания.
– И то верно, господин герцог, вы всегда были нашим другом. Мы же, флибустьеры, как вы знаете, свято блюдем клятвы и никогда не забываем друзей. Так вот, во время налета на один городишко на Санто-Доминго, под названием Сан-Хуан-де-ла-Магвана, в руки к капитану Дрейфу попали важные бумаги. И они, эти самые бумаги, похоже, имеют для вас далеко не последнее значение – вот мы с Дрейфом, не колеблясь ни секунды, и решили переправить их вам. Главное, надо было постараться так, чтобы они не пропали по дороге, а значит, с ними должен был отправиться верный человек. И я взялся выполнить это трудное дело. Не стану утомлять вас скучным рассказом, к каким уловкам пришлось мне прибегнуть, чтобы добраться до вас. Знайте только, господин герцог, что мне это удалось, раз я стою перед вами.
– И эти бумаги при вас? – с тревогой спросил герцог.
– С тех пор как Дрейф вверил их мне, сударь, я с ними не расставался. Вот они.
С этими словами он извлек из внутреннего кармана короткой куртки тщательно запечатанный конверт и передал его герцогу.
– Ознакомьтесь с этими бумагами без спешки, господин герцог, – сказал он, – благо у меня время терпит. Я всегда буду в вашем распоряжении на случай, если вам захочется повидаться со мной и поговорить.
– Нет-нет! – горячо продолжал герцог, жестом удерживая Олоне. – После того, что вы сделали, стремясь оказать мне такую услугу, я совершу большую ошибку, если не отблагодарю вас за это, как только ознакомлюсь с вашими бумагами, причем безотлагательно. Негоже пренебрегать столь серьезными вещами. Соблаговолите же подождать здесь несколько минут, прошу вас. А потом мы наговоримся вдосталь.
Вслед за тем герцог перешел в соседнюю комнату, оставив флибустьера одного.
Как мы уже говорили, Олоне ни сном ни духом не ведал о содержании бумаг, которые были при нем, – следовательно, он не представлял себе и всей их важности, так что его, понятно, терзало любопытство. И мы не погрешим против истины, сказав, что в глубине души, невзирая на врожденную утонченность своей натуры, он был бы совсем не против, если бы покров, до сих пор скрывавший от него эту тайну, наконец приподнялся.
Прошло около получаса, а герцог все не возвращался; флибустьер начал тяготиться тем, что остался; он уже подумывал, а не забыл ли, часом, про него хозяин дома и сколько ему еще оставаться пленником в его кабинете, как вдруг открылась дверь и вошел слуга.
– Будьте любезны следовать за мной, сеньор, – с поклоном сказал слуга.
Олоне встал и без лишних слов последовал за ним.
Проведя флибустьера через анфиладу пышно обставленных комнат, лакей провел его в совсем крохотный, слабо освещенный кабинет и, объявив о нем, ретировался, закрыв за собой дверь.
Тут только Олоне заметил господина де Ла Торре – он сидел, глубоко погрузившись в кресло, словно затаясь. Герцог был бледен, искаженные черты, невзирая на все его усилия совладать с собой, несли печать сильнейшей подавленности. Он жестом пригласил молодого человека сесть.
Последовала короткая пауза.
Наконец герцог, проведя два-три раза рукой по вспотевшему лбу, с трудом выпрямился в кресле и глухим, дрожащим голосом проговорил:
– Простите, друг мой, я пережил ужасное потрясение. Сами того не ведая, увы, и с лучшими побуждениями вы подвергли меня тяжкому испытанию.
– О, господин герцог! – воскликнул молодой человек с выражением искренней грусти. – Неужели я и правда сотворил такое? Ведь я ценой собственной жизни хотел оградить вас даже от самых пустячных неприятностей.
– Увы, друг мой, увы. Мне не следовало бы плакаться, ибо вы в данных обстоятельствах всего лишь скальпель в руке искусного хирурга, который надрезал мою плоть, дабы добраться до глубокой раны у меня на сердце, и позаботился о том, чтобы уберечь ее от посторонних глаз. Я на вас не в обиде. Да и не вправе обижаться, потому что вы руководствовались самыми добрыми намерениями. Однако вернемся к теме нашего разговора – только не пытайтесь сострадать боли, которая вам неведома. Впрочем, ваша испытанная преданность и безграничная дружба требуют, чтобы я ничего от вас не скрывал и открыл перед вами всю душу.
– Господин герцог, я глубоко тронут вашими словами, но позвольте вам заметить, что я еще слишком молод и, возможно, много чего не понимаю, а потому вряд ли достоин вашего доверия. Разве среди ваших многочисленных друзей не найдется еще кого-нибудь, кому вы с легкостью могли бы доверить свою тяжкую тайну?
