– Что это? – удивился Олоне, хватаясь за ружье и вскакивая на ноги.
– Похоже, гавачо поймали каких-то бедолаг и собираются перерезать им глотки, – как ни в чем не бывало заметил Дрейф.
– Я слышу женские крики! – не унимался Олоне.
– Эти распутницы вечно шляются где попало! – со свойственной ему невозмутимостью продолжал флибустьер. – Ты смотри, а вон у той дивный голосок, прямо как у орлицы! Ну да черт с ними! Нам-то что за печаль? Зачем совать нос в то, что нас не касается.
– Как это – не касается?
– Ну да, ведь мы даже не знаем, кто там да что, по-моему!
– Ты говоришь так просто потому, что мы никого не видим. А что, если это наши друзья?
– Друзья… быть того не может!
– Верно говорю, брат, я признал тот голос, что отчаянно зовет на помощь!
– Тогда другое дело. И каково твое мнение?
– Надо идти им на выручку, и без промедления.
– Как пожелаешь. Но не забывай, люди имеют обыкновение каяться, когда суют нос не в свое дело.
– Негоже каяться, когда исполнишь свой долг.
– Красиво говоришь. Ну да ладно, дай бог, чтоб я ошибся!
– Спасибо, друг, – сказал Олоне, пожимая ему руку.
Дрейф покачал головой и обратился к работникам:
– Слушай сюда! – сказал он. – Впереди нас ждет новая дичь. Вяжи собак парно – спустите, когда придет срок. В путь, и без шума!
И пятеро флибустьеров с крайней осторожностью двинулись к тому месту, откуда все еще доносились крики и выстрелы.
Через семь-восемь минут Дрейф остановился; товарищи последовали его примеру.
Отсюда только завеса из листвы отделяла флибустьеров от участников стычки, продолжавших сражаться.
– Не шевелитесь, пока не вернусь, – велел флибустьер, вручая свое ружье Даннику.
Засим, согнувшись почти пополам, Дрейф скользнул, как змея, в гущу кустарника и тут же скрылся из вида.
Впрочем, флибустьер отсутствовал недолго – три или четыре минуты.
– Ну что? – не замедлил поинтересоваться Олоне, как только его увидел.
– Горячая, однако, переделка, – сказал Дрейф, покачав головой.
– Да что там происходит, боже мой?
– Я видал только испанцев: с полсотни солдат да десятка два каких-то головорезов – они пытаются отбить у нас саванну под свои охотничьи угодья. Наши окружены со всех сторон. В дыму я их не разглядел, но они ребята бравые – дерутся как черти! Должно быть, и правда наши друзья. Так что будем делать? Еще есть время дать тягу.
– Дать тягу? Нет, нет! Напротив, только вперед!.. Спасем наших товарищей!
– А может, тут отсидимся? Маловато нас будет против эдакого вражьего полчища!
– Береговые братья не считают врагов – они их бьют! Вперед! Вот только не поздновато ли мы подоспели?
– Без разницы. Ладно, вперед так вперед, брат, раз тебе так хочется. Как говорится, вот будет потеха! Огонь откроем все разом и с флибустьерским кличем кинемся на врага. Каждый выбирает себе цель, ясно?
– Да, – разом отвечали его товарищи.
– Тогда спускай собак! И с божьей помощью в атаку!
Он взмахнул рукой – работники разошлись вправо и влево и вскоре скрылись в чаще, уводя с собой двух гончих.
Это были огромные псы, невероятно злобные: они происходили от молоссов, которых испанцы завезли в Новый Свет, чтобы травить индейцев.
Справедливости ради заметим, что с тех пор буканьеры захватили великое множество таких псов и натаскали их на буйволов и кабанов, а потом и на самих испанцев. Таким образом, они заручились верными грозными помощниками в бесконечных стычках с испанцами в саваннах, благо их псы славились неслыханной свирепостью.
Когда работники скрылись в зарослях, Дрейф обратился к матросу:
– Готов?
– Да!
– Идем!
Они продвинулись на несколько шагов вперед.
И сквозь листву заметили не дальше чем на расстоянии пистолетного выстрела от того места, где сидели в засаде, отряд испанцев числом по меньшей мере полторы сотни человек, из них три десятка были с ружьями, а остальные – с длинными пиками.
Испанцы держали в кольце небольшую группу каких-то людей: сквозь дым их было не разглядеть, хотя и так нетрудно было догадаться, что это Береговые братья.
Флибустьеры поубивали своих лошадей и, прячась за ними, вели непрерывный и, главное, прицельный огонь по испанцам; те же, без всякого стыда за то, что позволили одолеть себя горстке буканьеров, уже готовы были пуститься наутек, поскольку понесли значительные потери.
– Подвинься-ка малость, – негромко сказал Дрейф, – да гляди в оба.
Олоне повиновался.
– Эй, Мигель Баск, Польтэ, Питриан, Олоне! – громовым голосом кликнул вслед за тем флибустьер. – Все сюда! Сюда! Мы их держим!
– Мы здесь! Мы здесь! – с разных сторон грянули в ответ Олоне и работники.
– Огонь по гавачо! Огонь! Вот им и крышка!
Громыхнули пять выстрелов – пять же испанцев рухнули как подкошенные, и флибустьеры, вскинув ружья прикладами вверх, впятером ринулись на испанцев.
Между тем Береговые братья, уже давно сражавшиеся с небывалой отвагой, смекнули, что к ним подоспела подмога, – ничтоже сумняшеся, они перемахнули через убитых лошадей и тоже бросились в рукопашную.
И тут завязалась одна из тех грандиозных стычек – схватка не на жизнь, а на смерть, в которые испанцы и буканьеры ввязываются всякий раз, когда случай сводит их в одном месте.
Застигнутые врасплох, плохо вооруженные, решив, что имеют дело с превосходящими силами противника, испанцы, уже изрядно потрепанные энергичным сопротивлением первых противников, безвозвратно утратили храбрость и, побросав оружие, с безумными воплями кинулись врассыпную.
Впрочем, многие из них, числом около сотни, и не пытались избежать своей участи – они пали на колени и простерли руки, тщетно моля грозных своих врагов о пощаде.
В самый разгар схватки Олоне заметил сбившихся в кучу испанцев, человек десять, – они неумолимо пятились, не переставая защищаться и пытаясь отступить к лесу, до которого было рукой подать.
Отступавшие силой уводили с собой двух женщин – те отбивались и отчаянно звали на помощь.
Олоне сразу признал пленниц: это были герцогиня де Ла Торре с дочерью.
Забыв обо всем на свете и помышляя только о несчастных пленницах, одна из которых была ему дороже собственной жизни, молодой человек с диким, яростным криком устремился прямо к ним – врезался в гущу испанцев, даже не сосчитав численность противника, и принялся крушить их прикладом ружья направо и налево.
