Я поглядела на мятые фольгированные пакетики чипсов и древние даже на вид шоколадные батончики – и указала на единственное имевшееся горячее блюдо.
– Бриндзове халушки, – сказал юноша, передавая мне исходившую паром тарелку. – Словенско, – и приложил ладонь к своей узкой груди. Я улыбнулась, не зная, отрекомендовал он таким образом блюдо или самого себя. Когда я заказала златы бажант светле пиво, он в ответ широко ухмыльнулся и одобрительно кивнул.
Бриндзове халушки оказались клейкими картофельными клецками с овечьим сыром, накрытыми копченым жирным беконом. Блюдо было соленым и сытным, и я порадовалась, что могу запить его светлым пивом.
За едой я рассматривала плакат на стене с изображением разных животных, обитавших в парке. Там были бурые медведи, рыси, европейские дикие кошки, серны, олени, выдры, куницы, лисы и волки. Я решила, что все медведи к концу октября уже попрятались в свои зимние берлоги, но подумала о рыщущих стаях диких волков. Почему-то словацкие волки казались более опасными, чем американские.
Пока я обедала, снегопад прекратился, и я пошла дальше, к туристическому лагерю в Подлеске, прежде чем по дуге возвратиться обратно. Дуновение ветра в соснах или хруст сухого сучка заставляли меня вздрагивать, но я старалась не думать о волках. Я знала, что вероятность нападения близится к нулю, но теория вероятностей утешала мало. Когда тот, кого ты любишь, фатально оказывается в печальных строках статистики, цифры теряют значение.
Я шла по синей тропе, ведущей вниз вдоль хребта к Чингову, когда услышала мужские голоса. Мое сердце заколотилось, и я застыла как вкопанная. Похоже было, что идет большая компания, но я никак не могла понять, откуда доносятся эти звуки. Я поворачивалась во все стороны, но видела только плотные темные стены сосен и елей. А потом визг бензопилы перекрыл голоса.
Я зашла слишком далеко, и было слишком поздно разворачиваться и пробовать пойти по другой тропе. На всякий случай я затолкала волосы под капюшон, надеясь сойти за парня. Пошла быстрее, стараясь переносить вес тела на носки, чтобы минимизировать скрип, который издавали мои ботинки, ступая по снегу. Абсурд – учитывая шум, который издавала пила. Но меня нервировала мысль столкнуться с компанией лесорубов.
За этот день мне пришлось еще дважды избегать встречи с местными лесорубами, и я напрочь позабыла о волках. Я явственно слышала резкие звуки голосов и механический визг пилы, видела сломанные сучья рядом с большими, глубокими отпечатками в снегу. Иногда между стволами далеко впереди мелькали красные куртки, но, к счастью, я осталась незамеченной.
Когда я наконец добралась до Чингова, сгустились сумерки. У меня не было времени искать ресторан, и вместо этого я вернулась в свою одинокую комнатку в Маше. На ужин я ела шоколад и апельсины из рюкзака и пила плохое словацкое червене столове вино. И, почти добравшись до донышка бутылки, записала в дневнике: «Был изумительный день – бродила в одиночестве девять часов».
Ноги у меня дрожали, колени болели, но какое же это облегчение – чувствовать себя измотанной физически, а не эмоционально! Счастьем это и близко не было. У одиночества есть свои трудности: договариваться с общественным транспортом и мрачными кондукторами, плутать в крохотном городке типа Смижаны в сумерках. Были и воображаемые опасности вроде словацких волков и лесорубов. И как бы далеко я ни сумела зайти в попытках заблудиться, я не могла остаться навечно в промороженных лесах. Но ледяное одиночество в тот день прекрасно мне подошло.
15
Хуашань, Шэньси, КИТАЙ
Июль 2002 г.
Это начало нашего восхождения на Хуашань, высочайшую из пяти священных гор Китая. Вдоль улицы, ведущей к началу тропы, выстроились лавки. Торговцы окликают нас с Шоном, настаивая, что нам непременно нужны белые перчатки и красные ленты по непомерной цене для нашего духовного пути.
Первая часть подъема дает нам понять, что ждет впереди. Цянь Чи Чжуань (Круча Тысячи шагов) состоит из 370 узких каменных ступеней, вырубленных в склоне горы Юнь Тай Фынь (Пика Облачных прядей).
Пейзаж был ослепительно прекрасен. В каких-то дюймах от наших ног начиналась пропасть. Каменные пики над нами обернуты дымкой и туманом. Шалфейно-зеленые деревья, растущие под упрямыми даже с виду углами на неослабных ветрах, врезаются в дымчато-серые небеса.
Мы минуем Хуэйсинь (Скалу Перемены решений), забираемся по Тянь Ти (Небесной лестнице), цепляемся за поручни на Яо Цзы Фань Шэнь (Утесе Сальто-мортале), огибаем Сянь Жэнь Бянь (Бессмертную иглу) и прижимаемся всем телом к скале вдоль Ца Эр Янь (Тропы, где ухо касается скалы). Тысячи паломников-даосистов оставили здесь латунные навесные замки, на которых выгравированы их имена; замки прикручены вдоль ненадежных тропинок и висят на цепях у пяти гигантских величественных вершин. Они должны приносить вечную удачу и любовь.
К концу дня у нас отваливаются ноги, а колени превращаются в желе. В Китае по доброте душевной Шон предпринимает отважную попытку ценить то, что обожаю я: пешие походы и суши, когда они нам попадаются. Но единственное, о чем он мечтает сейчас, – это горячая еда и душ. Мы находим крохотную гостиницу-развалюху у тропы к Ло-Ян Фын (Пик Пикирующего гуся) – и обнаруживаем, насколько мы неподготовлены. Когда солнце скрывается из виду, температура стремительно падает, а у нас с собой только футболки и шорты. В гостинице нет ни электричества, ни воды. Мы умываемся и чистим зубы, пользуясь теплым слабым чаем из термоса. В облезлом ресторане гостиницы платим немалые деньги за омерзительную еду. Шон переодевается к ужину в штаны от моей пижамы, которые на много размеров меньше, чем ему нужно.
На следующий день спуск оказывается еще сложнее. Хуашань часто описывают как самый опасный пеший маршрут в мире, где каждый год гибнет около ста человек. Мы с Шоном осторожны, но ноги у нас устали и дрожат, а порывы ветра так и вьются вокруг ступней. Тропа становится круче, и наши шаги больше похожи на прыжки. Когда мы возвращаемся к Чан Кон Чжань (Дороге, Парящей в воздухе), поручни исчезают. Есть только старые деревянные планки меньше двух футов в ширину, прикрепленные к склону горы.
Однако все это приключение кажется нам приятно безбашенным. Мы молоды, у нас все в шоколаде, и мы чувствуем себя практически неуязвимыми. И мне даже в голову ни разу не приходит, что мы можем упасть.
Часть вторая
СИДЯЩИЙ ШИВУ
16
Краков, Малопольска, ПОЛЬША
Ноябрь 2002 г.
[10]
– Проше?
Женщина за прилавком не подняла взгляд, но ждала ответа, и ее выставленный вперед палец завис над древним кассовым аппаратом. Изжелта-белые пряди были расплющены по голове сеточкой для волос, а поверх округлившегося живота и линялого домашнего платья был надет покрытый пятнами фартук.
– Э-э, пироги, – выговорила я, выбрав единственное слово, которое узнала в меню, вывешенном рядом на стене. – И, э-э… фасолька, – это выглядело достаточно легким для произнесения. – Проше, – теперь я решила повторить польский эквивалент «пожалуйста». Выговорить дзенькуе – «спасибо» – лучше было даже не пытаться.
