Весь этот теплый летний вечер я то и дело сталкивалась с дергающимся водителем катафалка. Вначале возле «Сивью Хадрин», потом у киоска, где продавали билеты на паром, и на улицах Тонг Сала. Стоило ему завидеть меня, как он тут же бросался к местным за переводом. При этом он снова и снова повторял, что я не должна говорить ни единому человеку, что буду делать. Я не должна никому ничего рассказывать, ни на Пхангане, ни в Бангкоке, ни в США, ни в Австралии. Никто не должен знать, что я буду в машине. Он не смотрел мне в глаза, и плата за поездку продолжала расти. Он настаивал на наличных, потом начал требовать американские доллары и удваивал их количество при каждом разговоре.
С каждой новой встречей мне становилось все неуютнее. Мне ужасно не хотелось покидать тело Шона, и на деньги было плевать. Но я никак не могла прочесть выражение темных бегающих глаз водителя. Он был нервным и дерганым, и я не понимала, что происходит. В какой-то момент его рука метнулась, схватила меня за запястье, он притянул меня к себе резко и близко, и я ощутила на лице его кислое дыхание.
Наконец, я решила не ехать с ним, а лететь в Бангкок. Хоть я и понимала, что это, вероятно, правильное решение, далось оно нелегко.
Потом я вернулась в номер своего отеля в Тонг Сала, бросила взгляд на наши два больших рюкзака – и запаниковала. Шон всегда носил мой зеленый рюкзак сам, как и свой собственный, несмотря на мои протесты. Он носил их оба, когда мы путешествовали по Европе и Марокко, ездили в Ирландию, жили в палатке и рыбачили у Вильсонс-Пром, отдыхали в Перте, Санта-Крузе, Сан-Франциско и, наконец, в Китае и Таиланде.
Когда мы приземлились в Бангкоке, Шон взял оба наши рюкзака из такси, а мне вручил карту. Было жарко, я никак не могла сориентироваться, и он приуныл под двойным весом. Но все равно отказался отдать мне мой рюкзак.
Годами мы с ним соревновались, кто сможет путешествовать с меньшим весом багажа, сравнивая наши рюкзаки на весах аэропортов и дожидаясь, пока вспыхнут красным цифры победителя. Путешествуя в жарком климате, снижать вес было легче. Однако, несмотря на то, как мало нес каждый из нас, я не понимала, каким образом мне теперь справляться с обоими рюкзаками так, как делал он.
В тот вечер в Тонг Сала в своем мрачном гостиничном номере я вывалила все из наших рюкзаков на скрипучую односпальную кровать. Я не могла выбросить ничего – даже его спрей-дезодорант, даже гель для укладки волос, даже его грязные джинсы или заношенные носки. Так что я стала пробовать различные комбинации, смешав в кучу все вещи, что нам принадлежали, на кровати. Потом разделила самые тяжелые предметы между рюкзаками. Потом снова вывалила и сложила в его рюкзак все критически необходимое (наши паспорта и авиабилеты, одежду, в которую я по-прежнему хотела одеть его, его документы по страховке и свидетельство о смерти), а второстепенное (наши вечерние наряды, минимум косметики, который я брала с собой, его шорты для бординга и мои купальники) – в свой. Снова и снова я взваливала наши рюкзаки на плечи и пыталась ходить по номеру. Даже с таким небольшим расстоянием я не могла справиться одна.
Я распаковывала, перекладывала и снова упаковывала вещи до поздней ночи. Мне ненавистна была даже мысль о том, чтобы передать его рюкзак водителю. Но я не могла сделать этого без Шона. Я никогда не смогла бы нести все эти тяжести в одиночку.
38
Велико-Тырново, БОЛГАРИЯ
Декабрь 2002 г.
Я узнала рюкзаки раньше, чем парней. Высоченные, голубые, набитые под завязку MacPac с потертой заплаткой австралийского флага особенно бросались в глаза в Восточной Европе.
Парни – Саймон из Мельбурна и Адам из Манхэттена – делили на двоих такой же сдвоенный номер, какой был у меня в хостеле «Элвис Вилла» в Бухаресте. Саймон был высоким и плотным, с гривой тугих каштановых кудряшек, а Адам – темнее и меньше ростом, в очках. Я едва-едва перемолвилась с ними словом в «Элвисе» и не догадывалась, что они тоже направляются в Велико-Тырново, в горы Северной Болгарии.
Парой часов раньше я спорила сама с собой, ехать ли к Черному морю. И, честно говоря, испытала облегчение, когда девушки, работавшие в хостеле, сказали мне, что на побережье в декабре все будет закрыто. Так что вместо моря я оказалась в очереди позади Саймона и Адама на железнодорожном вокзале в Бухаресте.
Голубой рюкзак Саймона был ростом почти с меня, и он уравновешивал его, нося второй рюкзак, чуть меньшего размера, спереди. Когда мы добрались до билетной кассы, он с грохотом уронил свои рюкзаки на металлические весы, и вместе они потянули на 33 кило.
Моя одежда была, пожалуй, вполовину меньше размерами, чем у него, и я была одета в термобелье, обтрепанные джинсы и вязаный свитер, как капуста. Помимо одежды у меня было всего несколько книг и туалетные принадлежности. Я поставила на весы собственный рюкзак и подождала, пока цифры-победители вспыхнут красным. Тринадцать килограммов, хотя по ощущениям было намного больше.
Когда мы погрузились в старый расхлябанный поезд, я была совершенно не уверена насчет своих чувств по поводу того, что придется путешествовать вместе с Саймоном и Адамом. Отсутствие общего языка в Восточной Европе до сих пор обеспечивало мне комфортное уединение. А парни немедленно пристали с обычными вопросами. Туристы всегда расспрашивают друг друга, кто как долго путешествует, – принимая на веру и присваивая условные баллы продолжительности поездок, посещенным странам и самым опасным и сомнительным местам.
Те считаные англоговорящие пешие туристы, которым я рассказывала о Шоне, реагировали вопросами о том, как долго мы были вместе или как долго я была беременна. Словно если назначить моей утрате те самые условные баллы, то и скорбь можно было бы взвесить на весах.
Пересечение границы заняло пять часов. Мы провели это время в стоявшем вагоне, играя в карты с усатым болгарином, который пустил по кругу пластиковую бутылку из-под лимонада, наполненную огненной домашней ракией. К тому времени как мы добрались до Велико-Тырново, я решила не посвящать Саймона и Адама в свою беду.
Мы въехали в темноту вокзала как раз в тот момент, когда пошел снег, и я тянулась за рюкзаком к полке над головой. Но рюкзак зацепился лямками, а поезд уже начал отходить от станции. Я была готова влезть на сиденье, чтобы дотянуться выше, но Саймон помог мне выпутать лямки. Адам спрыгнул с подножки первым, Саймон добрался до открытой двери следующим, но тут дверь зажала пряжку его рюкзака. Я освободила его, и мы друг за другом попрыгали с движущегося поезда в холодную черную ночь. Я приземлилась на нетвердых ногах и удивилась, что не поскользнулась и не упала.
Банкомата на станции не было, и на дороге в город не горел ни один фонарь. Мы заблудились, бредя по пустому заснеженному шоссе, перелезли через пару пластиковых дорожных барьеров и все пытались сориентироваться или найти кого-нибудь, чтобы спросить дорогу. Совершенно растерявшаяся в морозном мраке, я теперь радовалась, что оказалась не одна.
Когда мы наконец добрались до городского центра и запущенного отеля «Орбита», Саймон заметил на простынях крохотные засохшие пятнышки крови.
