Я тереблю полоску ремня.
– Разве ты ничего не запланировал?
«Зачем было вообще забирать меня из школы?» – хочется закричать мне.
– Думал оставить это тебе. Дамы выбирают.
Тогда эта дама выбирает вернуться обратно в класс.
Но мне приходится напомнить себе, что, избегая Стива, я не избавлюсь от своего страха перед ним. Так не пора ли уже встретиться с этой проблемой лицом к лицу?
– Может, поедем на пирс? – предлагаю я первое, что приходит в голову.
Сейчас ноябрь, и сидеть на улице будет слишком холодно, но вдруг мы просто прогуляемся или типа того. По-моему, у меня с собой были перчатки.
– Очень хорошая идея.
Стив заводит мотор, и вся машина начинает вибрировать от заложенной в ней мощности.
Когда он проезжает через огромные ворота школы, мой взгляд тут же устремляется вправо – туда, где находится «Френч-Твист». И я сразу же ощущаю сковавшее меня напряжение, со злостью вспоминая о том, что он наделал.
– Зачем ты сделал так, чтобы меня уволили с работы? – вырывается у меня.
Он бросает на меня удивленный взгляд.
– Ты расстроилась?
– Да, я расстроилась. – Я скрещиваю руки на груди. – Мне нравилась эта работа.
Стив несколько раз моргает, как будто не понимает меня. Может, мне стоит повторить это на другом языке? Но он уже выпадает из своего транса.
– Вот черт. Я решил, что это Каллум заставил тебя найти работу. – Стив огорченно качает головой. – Порой он творит странные вещи, чтобы заставить своих детишек быть более ответственными.
– Я ничего такого не заметила, – натянуто отвечаю я, ощутив внезапное желание защитить Каллума.
– О, он все время угрожал мальчишкам военной академией.
Во мне вновь вспыхивает раздражение.
– Работа в пекарне и военная академия – совсем разные вещи.
– Элла, твои смены начинаются в пять утра. А тебе сколько? Шестнадцать? Уверен, ты бы предпочла поспать подольше.
– Мне семнадцать, и я привыкла работать, – резко отвечаю я, но тут же заставляю себя смягчить тон. Мама всегда говорила, что на мед можно поймать больше пчел, чем на уксус. – Но тебе это было неизвестно, поэтому я понимаю, почему ты пришел к таким выводам.
Мой голос становится совсем ангельским:
– Но сейчас, когда ты знаешь, как сильно мне нравится моя работа, может, вернешься к Люси и скажешь ей, что я могу и дальше у нее работать?
– Мой ответ «нет». – Он небрежно машет рукой. – Моя дочь не должна работать. Я могу позаботиться о тебе.
Стив жмет на педаль, и машина устремляется вперед. Я сопротивляюсь желанию уцепиться за панель передо мной, и страх за собственную жизнь заставляет забыть о раздражении, которое вызывали во мне его слова.
– А теперь расскажи мне о себе, – говорит Стив, несясь по дороге с бешеной скоростью.
Я недовольно закусываю нижнюю губу. Мне не нравится, как он закончил наш разговор про пекарню. Ты не будешь работать. Точка. Ему следует поучиться быть отцом. Даже Каллум, который станет самым последним кандидатом на звание «отец года», пожелал обсудить со мной вопрос работы.
– Ты ведь в одиннадцатом классе, верно? Чем ты занималась до того, как переехала сюда?
Стив совершенно не замечает, как сильно я расстроена. Его голубые глаза сосредоточенно следят за дорогой, а руки умело переключают скорости, и машина легко лавирует в потоке уличного движения.
Вдруг ощутив прилив несвойственной мне мелочности, я с сарказмом отвечаю:
– А разве Каллум не говорил тебе? Я была стриптизершей.
Он чуть не съезжает с дороги.
Черт, может, мне надо было промолчать? Стив так же резко возвращается в нужный ряд, и мне опять приходится изо всех сил цепляться за сиденье.
– Нет, – бормочет Стив, – об этом он забыл упомянуть.
– Да, вот такая у меня была работа. – Я с вызовом смотрю на него, ожидая, когда он примется читать мне лекцию.
Но ничего такого не происходит.
– Не скажу, что был рад это услышать, но порой мы чего только не делаем, чтобы выжить. – Стив умолкает. – Когда Каллум нашел тебя, ты жила одна?
Я киваю.
– А теперь ты живешь в мавзолее Марии. Удивлен, что Брук не сняла тот портрет.
Над камином висит громадный портрет Марии, и когда они с Каллумом объявили о помолвке, Брук сидела прямо под ним и самодовольно улыбалась. Мальчики были просто в бешенстве: и из-за помолвки, и из-за того, каким образом нам о ней сообщили, и даже из-за кольца Брук, которое оказалось похоже на кольцо Марии, изображенное на портрете. Брук все спланировала так, что Марии как будто показали огромных размеров средний палец.
– Она не успела, – бормочу я в ответ.
– Видимо. По-моему, первым делом она переделала бы дом от крыши до подвала. Все, что есть в этом особняке, хранит на себе отпечаток Марии. – Он качает головой. – Мальчишки боготворят ее. Каллум – тоже. Но живой человек не может быть святым. – Он слегка наклоняет голову, бросая на меня мимолетный взгляд. – Нельзя возводить женщину на пьедестал. Без обид, милая.
Это что… негодование я сейчас слышу в голосе Стива? Хотя не уверена.
– Все в порядке, – тихо отвечаю я.
Если Стив намеревался еще больше усложнить наше общение, то он выбрал верное направление.
– А эта машина и правда очень быстрая, – говорю я, надеясь отвлечь его от темы про Марию.
Он улыбается уголком губ.
– Я понял тебя. Больше никаких вопросов о Марии. Давай поговорим о твоей маме. Какой она была?
– Доброй, любящей. – Мне хочется спросить, неужели он ее не помнит, но я не успеваю, потому что Стив задает уже следующий вопрос.
– Нравится школа? Оценки хорошие?
Нет, у этого человека тяжелый случай синдрома дефицита внимания и гиперактивности. Он не может разговаривать на одну тему больше двух секунд.
– Нормальная школа. С оценками все в порядке.
– Хорошо. Рад слышать. – И тут Стив неожиданно интересуется: – Вы с Ридом встречаетесь?
От шока я теряюсь с ответом.
– Я… э-э-э… да, – наконец выдавливаю из себя.
– Он хорошо с тобой обращается?
– Да.
– Тебе нравятся морепродукты?
Я борюсь с желанием замотать головой от сумбурности происходящего. Я не понимаю этого человека. Зато мне ясно, что он любит очень быструю езду и так же быстро меняет темы разговора, что у меня кружится голова.
Я не могу в нем разобраться. Совершенно.
* * *
