Джонни пригласил меня выпить чая, а по дороге мы заглянули на участок, где строили помост. Руководил этой работой Джитендра. Он, казалось, оправился от горя, выбившего его из колеи на несколько месяцев после смерти жены. Выглядел он не таким здоровяком, как прежде, округлое брюшко опало, сократившись до едва заметной выпуклости, но в глазах снова светилась надежда, улыбка была непритворной. Его сын Сатиш порядком вытянулся за последнее время. Я поздоровался с ним за руку и незаметно передал при этом бумажку в сто рупий. Он так же незаметно сунул ее в карман своих шорт. Он тепло улыбнулся мне, но было видно, что шок, вызванный смертью матери, еще не прошел. В глазах его еще оставалась пустота – черная дыра, образованная внезапно обрушившимся несчастьем, которая поглощала все вопросы, не выдавая ответов. Сатиш вернулся к работе – он нарезал куски кокосового жгута для обвязывания бамбуковой обшивки; его мальчишеское лицо при этом было словно одеревенелым. Мне было знакомо это выражение – я иногда ловил его в зеркале. Оно появляется, когда мы утрачиваем веру во что-то, приносившее нам невинную радость, и виним себя – справедливо ли, нет ли – в ее утрате.
– Знаешь, почему мне дали такое имя? – спросил меня Джонни, когда мы потягивали замечательный горячий трущобный чай; в глазах его плясали веселые искорки.
– Нет, – улыбнулся я в ответ. – Ты никогда не говорил мне.
– Я родился на тротуаре недалеко от Кроуфордского рынка. Мать жила там на небольшом пространстве, огороженном двумя шестами и листами пластмассы. Листы были прикреплены к стене дома, а над ними висел щит для наклеивания афиш и объявлений. Щит был старый и покореженный, на нем сохранились лишь обрывки двух плакатов. Один из них был когда-то киноафишей, от которой осталось только имя «Джонни», а другой – бывшей рекламой табачной фирмы, и на ней можно было прочитать только одно слово – «сигара», как ты догадываешься.
– И ей пришла в голову идея назвать тебя…
– Да, Джонни Сигар. Понимаешь, родители выгнали ее на улицу, а мой отец бросил ее, так что она не хотела давать мне ни ту, ни другую фамилию. И когда она рожала, валяясь на тротуаре, перед ее глазами маячили эти два слова у нее над головой. И она решила, что это знак свыше, – прости мне этот каламбур. Она была очень упрямой женщиной.
Он наблюдал за Джитендрой и Сатишем, которые вместе с помощниками сооружали настил, укладывая на опоры толстые листы клееной фанеры.
– Это хорошее имя, Джонни, – отозвался я, помолчав. – Оно мне нравится. И оно принесло тебе удачу.
Он посмотрел на меня с лукавой улыбкой, переросшей в безудержный хохот.
– Больше всего меня радует, что это не была реклама какого-нибудь слабительного или чего-нибудь похуже, – выдавил он. Я прыснул, облив его чаем.
– Ваши приготовления к свадьбе что-то затянулись, – заметил я, отсмеявшись. Из-за чего задержка?
– Понимаешь, Кумар корчит из себя преуспевающего бизнесмена и хочет дать за каждой из дочерей приданое. Мы с Прабакером говорили ему, что нам оно на фиг не нужно. Это устаревший обычай. Но у папаши Прабакера иное мнение. Он прислал из деревни целый список вещей, которые хотел бы получить в качестве приданого. Помимо всего прочего, это золотые часы «Сейко» с автозаводом и новый велосипед. При этом он выбрал модель, которая слишком велика для него. Мы объясняли ему, что он со своими короткими ногами не достанет даже до педалей, не то что до земли, йаар, но он зациклился именно на этой модели. Так что теперь мы ждем, когда Кумар соберет все приданое. Свадьбы намечены на последнюю неделю октября, перед самым праздником Дивали.
– Да, неделя будет уникальная. Мой друг Викрам тоже женится в эти дни.
– А ты придешь на наши свадьбы, Лин? – спросил Джонни, чуть нахмурившись.
Он был из тех людей, кто отдает людям все, не задумываясь, но попросить других о чем-либо с такой же легкостью не может.
– Я не пропущу этого ни за что на свете! – рассмеялся я. – Как только ты услышишь звон свадебных колоколов, можешь быть уверен, что тут же появлюсь и я.
Я попрощался с ним, и он обратился к Сатишу. Мальчик внимательно слушал Джонни, но живости в его глазах было не больше, чем у могильной плиты. Я вспомнил, как он сидел, обнимая мою ногу и глядя на Карлу, когда она посетила мою хижину, и какой застенчивой улыбкой он одарил ее на прощание. Это воспоминание резануло мое омертвевшее сердце. Говорят, что человек не может возродить прошлое, и это, конечно, верно, но так же верно и то, что он должен стремиться возродить его, и он действительно непрерывно стремится к этому, даже против собственной воли.
Чтобы прогнать грустные мысли, я оседлал свой «Энфилд» и отправился на знаменитую Студию Р. К.
[128]
, выжимая полный газ и с риском для жизни лавируя между автомобилями. Накануне я завербовал для Лизы восемь иностранцев. Найти среди них желающих принять участие в съемках болливудского фильма не составляло труда. Немцы, швейцарцы, шведы или американцы, которые отнеслись бы с подозрением и даже враждебностью к индийцу, зазывающему их на кастинг, воспринимали мое предложение с энтузиазмом. За те годы, что я жил в трущобах, работал гидом и посредничал между черным рынком и туристами, я достаточно хорошо изучил их и знал, как войти к ним в доверие. Надо было прикинуться на две части шоуменом, на две части льстецом и на одну часть донжуаном, добавив чуточку озорства, капельку снисходительности и щепотку нахальства.
В качестве гида я также завел тесное знакомство с несколькими кафе и ресторанами Колабы, куда я приводил туристов, побуждая их тратить валюту, не скупясь. Среди них были кафе «Мондегар», «Пикадилли», соковый бар «Дипти», «Эдуард Восьмой», «Мезбан», «Апсара», кофейня «Стрэнд», «Идеал» и другие. И теперь я разыскивал иностранцев для киностудии именно в этих заведениях, чьи владельцы и служащие тепло приветствовали меня. Видя это, молодые люди, которым я предлагал сотрудничество с Болливудом, проникались ко мне доверием и, как правило, через несколько минут соглашались. После этого я звонил Лизе Картер и договаривался о транспорте на следующий день.
Наша совместная работа с Лизой развивалась успешно. Лизу стали приглашать в качестве агента по кастингу также и другие продюсеры и киностудии. Последняя группа туристов, завербованная мной накануне, предназначалась для Студии Р. К., с которой Лиза и я сотрудничали впервые.
Вьъехав в ворота студии, я задрал голову, с интересом разглядывая серые паруса щипцовых крыш из гофрированной жести. Лизе Картер, как и многим другим девушкам, волшебный мир кино внушал чуть ли не благоговейный трепет. Я особого трепета не испытывал, но и равнодушным не оставался. Когда я оказывался в мире кинофантазий, их магия воздействовала на меня новизной впечатлений, и мое сердце подпрыгивало, стремясь вырваться из глубин мрака, который довольно плотно окутал мою жизнь.
Мне показали дорогу в студию звукозаписи, где находилась Лиза со своей немецкой группой. Я застал их во время перерыва, Лиза раздавала молодым людям чай и кофе. Они сидели за столиками, составленными около сцены и изображавшими современный ночной клуб. Поздоровавшись с туристами, я перекинулся с ними парой слов, после чего Лиза оттащила меня в сторону.
