Было жарко, жарче, чем обычно бывает здесь в ноябре. Прошёл лёгкий дождь, не характерный для этого времени года, оставив после себя дымку, воздух был густой, насыщенный влагой. Карачи был тогда неспокойным, опасным городом. В течение нескольких лет страной правила, разобщив её, военная хунта, захватившая власть в Пакистане и казнившая демократически избранного президента Зульфикара Али Бхутто
[142]
. Военные использовали взаимные обиды и трения между этническими и религиозными сообществами для разжигания конфликтов. Они натравливали коренные этнические группировки, особенно синди, пуштунов и пенджабцев, на иммигрантов, известных как мохаджиры и влившихся во вновь образованное государство Пакистан, когда оно было отделено от Индии. Армия тайно поддерживала экстремистов соперничающих группировок оружием, деньгами и хорошо продуманной протекцией. Когда мятежи, которые провоцировали и разжигали военные, в конце концов вспыхнули, генералы приказали полиции открыть огонь. Гнев против полицейского насилия сдерживался размещением армейских соединений.
Таким образом армия, чьи тайные операции и породили кровавые конфликты, воспринималась как единственная сила, способная сохранить порядок и власть закона. По мере того как зверские убийства из мести наслаивались одно на другое всё с возрастающей жестокостью, повседневной рутиной стали также похищения людей и пытки. Фанатики одной из группировок захватывали сторонников другой и подвергали их садистским издевательствам. Многие из похищенных умерли в ужасных застенках. Некоторые бесследно исчезли: тела их не были найдены. А когда та или иная группировка становилась настолько могущественной, что грозила нарушить равновесие в этой смертельной игре, генералы провоцировали конфликт внутри этой группы, чтобы ослабить её. Тогда фанатики начинали поедать сами себя, убивая и калеча соперников из собственных этнических сообществ.
Каждый новый цикл насилия и мести ещё больше укреплял существующее положение вещей: какое бы правительство ни появлялось и ни исчезало в стране, только армия становилась сильнее и только армия обладала реальной властью.
Несмотря на эту драматическую ситуацию и во многом благодаря ей, Карачи был хорошим местом для бизнеса. Генералы походили на мафиозный клан, однако были лишены мужества, стиля и солидарности, присущих подлинным, уважающим себя гангстерам. Они силой захватили страну и держали в заложниках под прицелом ружей всю нацию, грабя казну. Они поспешили заверить великие державы и прочие страны, производящие оружие, что вооружённые силы Пакистана открыты для их бизнеса. Цивилизованные страны с энтузиазмом на это откликнулись, и Карачи на многие годы стал излюбленным местом деловых и увеселительных поездок для торговцев оружием из Америки, Великобритании, Китая, Швеции, Италии и других стран. Не меньшую прыть в погоне за сделками с генеральской камарильей проявляли нелегалы: дельцы чёрного рынка, контрабандисты, переправляющие оружие, пираты и наёмники. Они заполонили все кафе и гостиницы – иностранцы из пятидесяти государств, авантюристы по духу и преступники по образу мышления.
В определённом смысле и я относился к их числу, как и они – хищник, наживающийся на войне в Афганистане, но мне было не по себе в их компании. Три часа я провёл, перемещаясь из ресторана в отель, из отеля в чайхану, сидя среди групп иностранцев – искателей лёгкой наживы – и слушая их удручающе меркантильные разговоры. Многие из них радостно предрекали, что война в Афганистане продлится ещё не один год. Необходимо, однако, признать, что генералы находились под сильным давлением. Ходили слухи, что Беназир
[143]
, дочь казнённого премьер-министра, планировала возвратиться из лондонского изгнания в Пакистан и возглавить демократический альянс против хунты. Впрочем, спекулянты надеялись на удачу и попустительство властей, на то, что армия хотя бы ещё несколько лет будет держать под контролем страну, а следовательно и хорошо налаженные каналы бизнеса.
В разговорах то и дело звучало слово «наличность» – этим эвфемизмом обозначали контрабанду и товары чёрного рынка, пользовавшиеся бешеным спросом на всём протяжении границы между Пакистаном и Афганистаном. Сигареты, особенно американские, продавались в Хайберском ущелье в шестнадцать раз дороже их и без того вздутой цены в Карачи. Лекарства всех видов давали с каждым месяцем растущие прибыли. Особенно успешно шла торговля зимней одеждой. Один предприимчивый немецкий делец пригнал из Мюнхена в Пешавар грузовик «мерседес», заполненный излишками армейской униформы для альпийских частей в комплекте с термобельём. Вся партия товара, включая грузовик, была продана впятеро дороже своей исходной цены афганскому военачальнику, пользовавшемуся покровительством западных властей и учреждений, включая ЦРУ. Впрочем, тёплая зимняя одежда, совершившая путешествие в несколько тысяч километров через Германию Австрию, Венгрию, Румынию, Болгарию, Турцию, Иран и Пакистан, так и не дошла до моджахедов, сражающихся в заснеженных горах Афганистана. Зимняя униформа и нижнее бельё попали на один из складов в Пешаваре, принадлежащих военачальнику, купившему этот товар, и лежали там, ожидая окончания войны. Этот ренегат со своей маленькой армией просидел в полной безопасности всю войну в хорошо укреплённой крепости в Пакистане, планируя попытку захвата власти после того, как закончится настоящая война – с русскими.
Упомянутый выше военный, напичканный деньгами ЦРУ и жаждавший любой ценой добиться контракта на поставки, волнами запускал ошеломляющие слухи, порождавшие среди иностранных авантюристов в Карачи многочисленные домыслы. Я лично за один день прослушал историю о предприимчивом немце с грузовиком альпийского обмундирования в трёх слегка отличающихся одна от другой интерпретациях. Охваченные нервным возбуждением, сродни золотой лихорадке, иностранцы передавали друг другу эту новость, не забывая при этом заключать сделки на партии консервов, тюки чёсаной овечьей шерсти, контейнеры с запчастями для двигателей, а то и на целый склад, забитый бывшими в употреблении спиртовыми горелками, а также на всевозможное оружие в любом ассортименте – от штыков до гранатомётов. И везде, в каждом разговоре я слышал мрачное, отчаянное заклинание: «Если война продлится ещё один год, мы провернём это дельце»
Угрюмый и удручённый тяжкими раздумьями вошёл я в Фалуда-хаус на базаре Бохри, заказал какой-то сладкий напиток яркого цвета. Фалуда – неприлично сладкая смесь белой лапши и молока с привкусом роз и прочих медоносных сиропов. Фирни-хаус в бомбейском районе Донгри, близ дома Кадербхая, заслуженно славится своими вкуснейшими напитками фалуда, но они кажутся пресными в сравнении с потрясающими сластями, предлагаемыми в Фалуда-хаусе в Карачи. Когда высокий стакан розово-красного с белым, сладкого, как сахар, молока возник рядом с моей правой рукой, я поднял глаза, чтобы поблагодарить официанта, и обнаружил, что это Халед Ансари с двумя порциями напитка в руках.
– Похоже, парень, тебе нужно что-нибудь покрепче, – сказал он, печально улыбнувшись краешком губ и присаживаясь рядом со мной. – Что ты затеваешь? Или, скорее, что не так, если судить по твоему виду?
