– Что-то вы, на хрен, очень долго. Я уж прямо извелась тут. – Она говорила низким и звучным голосом, с калифорнийским акцентом.
– Гилберту надо было переодеться, – ответила Карла, к которой вернулась ее обычная уверенность. – Ну, и на улицах пробки… К чему тебе эти подробности?
– Гилберт? – Ее нос презрительно сморщился.
– Это долго объяснять, – ответил я без улыбки. – Вы готовы?
– Я не знаю, – ответила она, глядя на Карлу.
– Вы не знаете?
– А пошел-ка ты знаешь куда, приятель? – взорвалась она, накинувшись на меня с такой яростью, что я не заметил, как она напугана. – И вообще, какое тебе дело до всего этого?
В нас таится особая разновидность гнева, которую мы приберегаем для тех, кто огрызается, когда мы хотим сделать им добро. Именно эта разновидность начала нарастать во мне, и я сжал челюсти, чтобы не выпустить ее наружу.
– Так вы идете или нет?
– Она согласна? – спросила Лиза у Карлы.
Обе женщины посмотрели на Раджана, а затем на зеркало, висевшее на стене. По выражению их лиц я догадался, что мадам Жу подсматривает за нами и подслушивает.
– Да, да. Она сказала, что вы можете идти с нами, – ответил я ей, надеясь, что она не станет критиковать мой несовершенный американский акцент.
– Это правда? Без обмана?
– Без обмана, – сказала Карла.
Девушка быстро встала и схватила свои вещи.
– Чего же тогда мы ждем? Двигаем отсюда ко всем чертям, пока эта… не передумала.
Когда мы выходили на улицу, Раджан сунул мне в руку большой запечатанный конверт. Он опять посмотрел мне в глаза долгим взглядом, исполненным непонятной злобы, и закрыл за нами дверь. Я догнал Карлу и, взяв за плечи, повернул к себе.
– Что все это значит?
– Что ты имеешь в виду? – спросила она, пытаясь улыбнуться. – У нас получилось. Мы вытащили Лизу оттуда.
– Я не об этом. Я насчет тех игр, в которые играла мадам Жу с тобой и мной, а также твоих рыданий. Что это значит?
Она взглянула на Лизу, которая стояла в нетерпении, прикрыв глаза рукой от солнца, хотя оно в этот час было не таким уж и ярким, а затем перевела усталый и недоуменный взгляд на меня.
– Неужели так уж необходимо говорить об этом прямо здесь, на улице?
– Никакой необходимости! – ответила Лиза за меня.
– Я не с вами разговариваю! – огрызнулся я, не спуская глаз с Карлы.
– Со мной ты здесь тоже разговаривать не будешь, – твердо заявила она. – Не здесь и не сейчас. Пошли.
– Что это все значит? – не унимался я.
– Ты переволновался, Лин.
– Переволновался? – чуть ли не заорал я, доказывая, что она права.
Я злился на то, что она так мало рассказала мне и так плохо подготовила к этому интервью. Я был обижен, что она не доверяет мне настолько, чтобы раскрыть всю правду.
– Это смешно! – воскликнул я. – Это поистине смешно!
– Кто этот безмозглый червяк? – спросила Лиза.
– Заткнись, Лиза, – бросила Карла точно так же, как только что мадам Жу ей самой. И реакция Лизы была такой же, как у Карлы, – она покорно умолкла и замкнулась в себе.
– Я не могу говорить об этом здесь, Лин, – сказала Карла, глядя на меня с невольной досадой и разочарованием.
Редко бывают взгляды, которые колют больнее, чем тот, каким она меня наградила. Прохожие останавливались, открыто глазея на нас и прислушиваясь.
– Слушай, я же вижу, что за всем этим кроется гораздо больше, чем ты мне рассказывала. Что связывает тебя с этой мадам? Откуда она знает о нас с тобой? Предполагалось, что я сотрудник посольства, а она вдруг принялась болтать о том, что я влюблен в тебя. Не понимаю. И кто эти Ахмед и Кристина? Что с ними случилось? Что она имела в виду? То ты держишься независимо и уверенно, то вдруг рассыпаешься на части, когда эта психованная мадам начинает безостановочно молоть что-то на немецком или не знаю, каком.
– Это был швейцарский вариант немецкого, процедила она сквозь зубы, начиная злиться.
– Швейцарский, китайский, – какая разница? Я хочу знать, что происходит. Я хочу помочь тебе. Но для этого я должен знать… ну, на чем я стою.
К зевакам присоединилось еще несколько человек. Трое парней, обняв друг друга за плечи, таращились на нас с наглым любопытством. В пяти метрах от нас возле своей машины стоял водитель такси, доставивший нас сюда. Он наблюдал за нами, улыбаясь и обмахиваясь носовым платком. Он был гораздо выше ростом, чем я думал; его худая фигура была облачена в белую рубашку и брюки. Карла посмотрела на него через плечо. Водитель промокнул усы своим красным платком, затем обвязал его наподобие шарфа вокруг шеи. Он улыбнулся Карле, сверкнув крепкими белыми зубами.
– Ты стоишь на тротуаре прямо перед Дворцом, – сказала Карла сердито и печально. В данный момент она была сильнее меня, и я почти ненавидел ее за это. – А я сажусь в это такси. А куда я еду – это не твое дело.
Она направилась к автомобилю. Когда они садились, я услышал, как Лиза спросила:
– Где ты откопала этого кретина?
Водитель приветствовал их радостным покачиванием головы. Проезжая мимо меня, они смеялись; до меня долетели слова песни «Автострада любви»
[71]
. Мое распаленное воображение на миг нарисовало мне картину, на которой вся троица развлекалась в обнаженном виде. Я понимал, что это смешно, но червячок ревности у меня в мозгу не унимался и стал дергать за нить времени и судьбы, связывающую меня с Карлой. Тут я вспомнил, что оставил у Карлы в квартире свою одежду и ботинки.
– Эй! – крикнул я вдогонку удаляющемуся такси. – А моя одежда? Карла!
– Мистер Лин?
Рядом со мной стоял какой-то человек. Лицо его казалось смутно знакомым, но я не мог вспомнить, кто это такой.
– Да. В чем дело?
– Абдель Кадер хочет видеть вас, мистер Лин.
Имя Кадера встряхнуло мою память. Это был Назир, шофер Кадербхая. Неподалеку был припаркован белый автомобиль.
– А откуда вы… Как вы здесь оказались?
– Он просил вас приехать сразу. Я отвезу вас. – Он указал на автомобиль и сделал два шага в его сторону, ожидая, что я последую за ним.
– Вряд ли я смогу, Назир. У меня был тяжелый день. Скажите Кадербхаю, что я…
– Он сказал, чтобы вы приехали сразу, – угрюмо прервал меня Назир.
По его виду можно было подумать, что он намерен в случае чего затащить меня в свой автомобиль силой. Я в тот момент был так сердит и растерян, что и в самом деле готов был вступить с ним в драку. «Может, так оно будет и лучше, – подумал я, – сцеплюсь с ним сейчас и разделаюсь со всем этим раз и навсегда». Но Назир, страдальчески скривившись, проговорил с необычной для него любезностью:
