— Да, — ответила она еще тише. — Ты победил. Ты победил во
всем. И теперь все здесь твое, Мрак. Когда ты приехал, то даже те немногие, кто
был против тебя, сейчас тебя жалеют и говорят только о том как бы тебе
спастись. Ты завоевал их сердца, Мрак.
Он несколько мгновений смотрел в ее лицо. Печальная улыбка
тронула его губы:
— Но я не завоевал твое.
— Мрак...
Он прошел молча мимо, толкнул внутреннюю дверь. Краем глаза
заметил как изменилось ее прекрасное лицо. Оно было еще прекраснее, только
глаза были тоскливые как у побитой волчицы. На бледных щеках блестели две
мокрые дорожки. Из глаз выкатывались все новые блестящие жемчужинки.
— Прощай, — сказала она раздавлено. — Как видишь, в
конце-концов я потеряла все.
Он прошел через маленькую комнату, его встречали и провожали
испуганные взгляды мамок и нянек.
Дверь маленькой Кузи была закрыта плотно, но Мрак чуял, что
там не заперто. Он толкнул дверь, на том конце комнаты малышка сидела в углу
комнаты. Вид у нее был печальный, заброшенный. На щеках блестели, как и у
старшей сестры, две мокрые дорожки.
Мрак сказал ровно:
— Какое у тебя красивое платье!
Она подняла голову, на личике отразилась радость. Мокрые
дорожки мгновенно просохли. Но не встала навстречу, смотрела вопросительно.
Мрак с задумчивым видом покачал головой:
— Не знаю... хорошо ли оно будет как свадебное?
Она недоверчиво смотрела в его лицо, затем со счастливым
визгом подпрыгнула. Он нагнулся, подхватил на бегу. Она прижалась к его груди,
счастливая, жадно нацеловывала его лицо, глаза. Ткнулась губами в морду жабы,
та возмущенно отплюнулась и вытерлась перепончатой лапой. Тоненький голосок от
смеха зазвенел как серебряный колокольчик:
— Сумасшедший!.. Я к тому времени из него вырасту!
— Да? — удивился он. Осторожно поставил на пол. — Жаль. Оно
такое красивое.
В коридоре послышались возбужденные голоса. Мрак
прислушался, отступил к двери. Когда голоса и топот подкованных сапог
приблизились, тихонько вдвинулся в проем. Прикрывшись шторой, услышал как
грохнула дверь. Резкий голос воеводы Рогдая прогремел как гром:
— Царевна!.. Здесь вблизи не появлялся Мрак?
Голосок Кузи был удивленно-обрадованный:
— Но ведь здесь все за тремя кордонами стражи!.. Почему вы
все такие противные? Я люблю Мрака!
— Родителей слушаться надо, — сказал Рогдай строго. Мрак
слышал как голос воеводы стал глуше, Рогдай говорил через плечо: — Сказано ж
вам, дурни... Три кордона стражи, да еще на крыше дюжина самострелов.
— Но ведь исчез...
— Как исчез, так и найдется, — отрезал Рогдай. — Пошли
дальше.
А сладкий голосок Кузи пискнул вдогонку:
— Если увидите Мрака, пусть зайдет ко мне!
Настоящая женщина, подумал Мрак. Врет, и не споткнется. Он с
трудом отодрал от плеча Хрюндю, вцепилась не только всеми четырьмя, но и
зубами:
— Кузя, к тебе просьба. Сможешь оставить пока что у себя?
Кречет и его люди пировали в серебряной палате для знатных
воинов. Это было в старом дворце, который построил великий Тарас, дед Додона,
Древнее здание было выше по течению, всего в двух верстах от нового, где
царствовал нынешний царь Додон.
Кормили их так, как не всегда потчевали царей, а вина
выставили все, какие только были в подвалах. Кречет не растрогался царской
милостью. Напротив, ощутил как на загривке зашевелились волосы. Велел пить как
можно меньше, не наедаться, ибо драться отяжелевшему трудно, уши держать на
макушке.
Местный воевода потчевал от сердца, сам хлопотал на кухне,
отчего казался больше ключником, чем умелым воителем, выглядел озабоченным
только тем, как накормить да ублажить гостей, потому многим показался
неожиданным его крик:
— К бою!.. Лучники!
И тут же Кречет, вскакивая, заорал, перекрывая своими ревом
его крик:
— Столы!
По всей палате раздался грохот опрокидываемых столов, звон
серебряной посуды, треск глиняных кувшинов, а следом раздался леденящий посвист
множества стрел. Кто-то вскрикнул, дальше слышно было как часто застучало,
будто крупный град обрушился на деревянное крыльцо.
— К бою! — крикнул Кречет страшно, голос его был странно
веселым.
Двери распахнулись, в палату бросились, блестя топорами,
закованные до зубов царские дружинники. Еще распахнулись три потайных хода,
оттуда тоже полезли сопящие воины, но люди Кречета уже выскочили из-за
опрокинутых столов.
Застучали мечи, со всех сторон были крики, ругань, а Кречет,
прикрываясь щитом, быстро и зорко осматривался. От стрел пострадал только один,
не успел укрыться, остальные же сделали так, как давно он учил защищаться, а
теперь как голодные волки бросились навстречу царским ратникам, выскочившим
добить раненых. И от праведной злости у каждого прибавилось сил, каждый бьется
за десятерых, рубят страшно, рубят весело, ибо на них придирчиво зрят из вирия
отцы и деды.
На них лезли и лезли. Из бойниц под крышей не стреляли,
опасались поцелить своих, и бой шел грудь на грудь. Кречет ощутил, что устала
рука, весь был мокрый от струй крови, когда вдруг наметился просвет. Крики его
людей стали слышнее. Из дверей перестали выплескиваться люди с оружием, а
уцелевшие пятились, кое-как отражали удары его людей. Переступать приходилось
через груды трупов, через стонущих раненых. Царские воины уже не поднимались:
люди Кречета пощады не знали.
— Бегут! — бросил кто-то со злым ликованием.
— Запомнят...
Кречет быстро огляделся. Его людей осталось на ногах две
трети. На полу корчилось втрое больше.
— Вперед, — велел он хрипло.. — На их плечах!
Сверху из бойниц их могли бы постепенно перебить стрелами,
за столами всю жизнь не просидишь, и воины, мгновенно все поняв, бросились за
убегающими. Добро, успел подумать Кречет, что отобрал только матерых, старых.
Им и воевода ни к чему, сами все знают.
Он был настоящий воевода, и эта мысль успокоила душу. Можно
не беречь себя до конца, буде сложит голову раньше, и без него дров не
наломают.
— Вперед, вперед, — торопил он больше по привычке, ибо
догнали врага, рубили в спины, прыгали через трупы и снова били как свиней —
быстро и умело.
Как грохочущее стадо туров пронеслись через палаты, рубя,
ломая, круша, разбрызгивая кровь и расшвыривая трупы врагов. На выходе из
детинца их встретил лес копий. За ними блистали бронзой рослые воины, угрюмые и
широкие. Это были отборная дружина Додона, которая сопровождала его всюду.
