На основании этой истории можно сделать два вывода. Во-первых, плебейская аристократия, живя вместе с патрициями, прониклась их честолюбием и стремилась к таким же почестям. Во-вторых, были патриции, которые поощряли и возбуждали честолюбие этой новой аристократии, связанной с ними самыми тесными узами.
По-видимому, Лициний и Секстий не рассчитывали, что плебеи станут усиленно добиваться для них консульских должностей, поэтому сочли необходимым предложить три закона. «Первый закон – о долгах: чтобы, вычтя из суммы долга то, что начислялось как проценты, остаток погашать равными долями три года. Второй – о земельном ограничении: чтобы никто не имел во владении сверх пятисот югеров поля; третий – чтобы не быть выборам военных трибунов и чтобы, по крайней мере, второй консул избирался из плебеев»
[175].
Очевидно, первые два закона были предназначены для того, чтобы расположить к себе плебеев и заставить их активно поддержать и третий закон. Но плебеи проявили недюжинную проницательность. Они поддержали законы о долгах и распределении земли, не уделив внимания закону о консульстве. Лициний объяснил, что эти законы связаны между собой и должны быть или вместе приняты, или вместе отклонены. Плебеи, естественно, предпочли принять все законы, чем все потерять. Но того, что плебеи приняли законы, было недостаточно. В то время требовалось, чтобы сенат созвал большую комицию, а затем утвердил принятое комицией постановление. В течение десяти лет сенат отказывался удовлетворить их требование. В конце концов произошло событие, о котором Тит Ливий упоминает только вскользь: «Начался мятеж в городе, еще грознее войны»; похоже, плебеи взялись за оружие, и на улицах Рима разгорелась гражданская война. «Ожесточенная борьба вынудила диктатора и сенат принять требования народных трибунов. И вот, вопреки знати, проведены были консульские выборы, на которых Луций Секстий первым из плебеев был избран в консулы». С этого времени ежегодно одного из консулов избирали плебеи, и вскоре они добились и других государственных должностей. Плебей носил тогу с широкой пурпурной каймой, его сопровождали ликторы с фасциями.
Он вершил правосудие, был сенатором, управлял городом, командовал легионами.
Оставались еще жреческие должности, и казалось, что их уж точно нельзя отобрать у патрициев, поскольку право возносить молитвы и прикасаться к священным предметам было наследственным. Знание обрядов, как и боги, передавалось по наследству. Подобно тому как домашний культ был наследственным и в нем не мог принимать участие посторонний, так и городской культ принадлежал только тем семьям, которые образовали гражданскую общину. В ранний период истории Рима никому, конечно, не могло прийти в голову, что плебей мог быть верховным жрецом. Но со временем взгляды и представления подверглись изменению. Плебеи, устранив из религии наследственный характер, стали использовать ее в своих интересах. Они создали себе домашних ларов, алтари на перекрестках, очаги триб. Сначала патриции относились с презрением к этой пародии на их религию. Но с течением времени дело приняло серьезный оборот: плебеи пришли к убеждению, что даже в религиозном отношении они ничем не отличаются от патрициев.
Столкнулись два противоборствующих мнения. Патриции упорно настаивали на наследственном жреческом сане и наследственном праве поклоняться божеству. Плебеи, освободив религию и жречество от древнего закона наследственности, утверждали, что каждый человек имеет право произносить молитвы, а поскольку он является гражданином, то имеет право совершать обряды городского культа. Отсюда следует вывод, что плебей может быть жрецом.
Если бы жреческие функции были полностью отделены от управления и политики, плебеи, возможно, не стали бы с таким упорством их добиваться, но жречество, управление, политика – все это было неразрывно связано. Жрец был магистратом, понтифик – судьей, авгур мог распустить народное собрание. Плебеи не могли не понять, что без жречества у них не было реального гражданского и политического равенства, поэтому они требовали разделения жреческих функций между двумя классами, как это было сделано с консульскими должностями.
Трудно было в качестве возражения выдвигать религиозную неправоспособность плебеев, поскольку уже в течение шестидесяти лет плебейские консулы совершали жертвоприношения, плебейские цензоры – обряд очищения, плебеи-победители – священные обряды триумфа. В качестве магистратов они уже завладели определенными жреческими обязанностями, и трудно было спасти от них остальные. В среде патрициев пошатнулась вера в принцип религиозной наследственности. Тщетно некоторые патриции ссылались на древние правила и говорили: «Культ будет искажен и осквернен презренными людьми. Вы посягаете на самих богов. Берегитесь, как бы их гнев не обрушился на наш город». Но похоже, что эти аргументы не оказывали особого влияния на плебеев и даже на большинство патрициев не производили особого впечатления. Победу одержали плебеи, и было решено, что отныне половина жрецов и авгуров будет избираться из плебеев.
Это было последнее завоевание низшего класса; у него больше не осталась желаний. Патриции утратили даже свое религиозное превосходство. Теперь их ничто не отличало от плебеев; от патрициата осталось только воспоминание. Древний принцип, на котором была основана римская гражданская община, исчез. От древней наследственной религии, которая так долго управляла людьми и создала сословные различия, осталась только внешняя форма. Плебеи боролись против нее в течение четырех столетий – и при царях, и в период республики – и одержали победу.
Глава 8
ИЗМЕНЕНИЯ В ЧАСТНОМ ПРАВЕ. ЗАКОНЫ ДВЕНАДЦАТИ ТАБЛИЦ. ЗАКОНЫ СОЛОНА
По своей природе законы не могут быть абсолютными и неизменными; они, как любое творение человека, меняются и преобразовываются. У каждого общества свои законы, которые создаются и развиваются вместе с ним и которые, наконец, отражают развитие его институтов, нравов и религиозных верований.
Древние люди находились во власти религии, и чем она была примитивнее, тем большее влияние оказывала на их умы. Эта религия создала их законы и политические институты. Со временем общество видоизменилось. На смену патриархальному строю, созданному этой наследственной религией, пришел строй гражданской общины. Незаметно распался род. Отделились от рода младшие ветви, отделились слуги от господ. Низший класс набрал силу, взялся за оружие, одержал победу над аристократией и добился равноправия. Перемены в социальном строе неизбежно повлекли за собой изменения в законах; насколько эвпатриды и патриции были преданы древней семейной религии, настолько низшие классы ненавидели эту наследственную религию, которая так долго удерживала их в подчиненном положении, и эти древние законы, с помощью которых аристократия безнаказанно их угнетала. Мало того что они испытывали ненависть к этой религии и созданным ею законам, они еще и не понимали их. У них не было верований, на которых были основаны законы, а потому они казались им безосновательными. Они сочли эти законы несправедливыми, и их дальнейшее существование стало невозможным.
