«Было в обычае, что приглашенные к обеду лица, как только удалялась царская фамилия, брали со стола фрукты, дабы повезти своим семейным гостинцу с царского стола».
Примечательную историю рассказывает в своих воспоминаниях Н. А. Епанчин: Александр III, который был «весьма бережлив в расходовании народных денег» и «мало сведущ в дворцовом этикете», «как-то в беседе с К П. Победоносцевым упомянул, что по случаю небольшого приема, бывшего недавно во дворце, было показано в счете гофмаршальской части множество фруктов, конфет и пр., но что, разумеется, гости не могли уничтожить все это количество. Особенно государь обратил внимание на расход фруктов, считая, что едва ли гости могли съесть по несколько штук. На это Победоносцев объяснил государю, что такой расход возможен. Так, например, он сам съел один апельсин, но взял с собою другой и грушу для Марфиньки — его приемной дочери. Многие гости так делают, привозя детям из дворца какое-нибудь лакомство — как бы царский подарок».
С начала XVIII века в России существовал обычай звать на какое-то центральное блюдо. Центральным блюдом мог быть и съестной подарок, доставленный с оказией откуда-то издалека, или же какое-нибудь новое блюдо.
«Сонцев
[103] стерлядию страстный
Же ву зем
[104] ей отпускал.
Завтра за обедом будет у меня астраханская стерлядь, которая приглашает племянника его в свои объятия. Середа», — писал П. А. Вяземский А. С. Пушкину.
«Пушкин (Мусин-Пушкин. — Е.Л.) звал макароны есть, Потоцкий еще на какое-то новое блюдо. Все они любят покушать» — из письма К Я. Булгакова брату от 1821 года.
В то время макароны привозили из Италии. Особенно славились неаполитанские макароны. В качестве приправы к макаронам чаще всего использовали сыр пармезан. «Варить хорошо макароны — великое искусство! Надобно примениться к этому».
В наше время, пожалуй, макаронами гостей не удивишь. А в начале прошлого столетия ими угощали в домах столичной знати.
Любил угощать гостей макаронами граф В. А. Мусин-Пушкин. Об этом свидетельствуют и письмо К. Я. Булгакова, и следующий анекдот:
«Однажды Крылов был приглашен графом Мусиным-Пушкиным на обед с блюдом макарон, отлично приготовленных каким-то знатоком-итальянцем. Крылов опоздал, но приехал, когда уже подавали третье блюдо — знаменитые макароны.
— А! Виноваты! — сказал весело граф. — Так вот вам и наказание.
Он наклал горою глубокую тарелку макарон, так что они уже полезли с ее вершины, и подал виновнику. Крылов с честью вынес это наказание.
— Ну, — сказал граф, — это не в счет; теперь начинайте обед с супа, по порядку.
Когда подали снова макароны, граф опять наложил Крылову полную тарелку.
В конце обеда сосед Крылова выразил некоторые опасения за его желудок.
— Да что ему сделается? — ответил Крылов. — Я, пожалуй, хоть теперь же готов еще раз провиниться».
По словам современника, в богатом петербургском доме Н. С. Голицыной, дочери знаменитого московского генерал-губернатора С. С. Апраксина, известный баснописец и чревоугодник И. А. Крылов «съедал по три блюда макарон и в грязных, чуть ли не смазаных, сапогах засыпал на бархатных диванах княгини».
Глава XIII.
«Праотцы наши с трудом наедались, а мы всего объедаемся»
И. А. Крылов был не единственным мастером по части обжорства среди литераторов.
Непомерным аппетитом отличался и поэт Ю. А. Нелединский-Мелецкий. «Большой охотник покушать, он не был особенно разборчив в выборе утонченных блюд, но ел много и преимущественно простые русские кушанья, — вспоминал Д. Оболенский. — Удовлетворяя этой слабости, императрица обыкновенно приказывала готовить для него особые блюда. При дворе до сих пор сохранилось предание о щучине, до которой Юрий Александрович был великий охотник.
Вот как он сам описывает свой недельный menu: "Маша повариха точно по мне! Вот чем она меня кормит, и я всякий день жадно наедаюсь:
1)рубцы,
2)голова телячья,
3)язык говяжий,
4)студень из говяжих ног,
5)щи с печенью,
6)гусь с груздями —
вот на всю неделю, а коли съем слишком, то на другой день только два соусника кашицы на крепком бульоне и два хлебца белого"».
Любителем «хорошо покушать» был и Г. Р. Державин.
«Отношения между супругами, — отмечает Я. Грот, — были вообще дружелюбные, но у Гаврилы Романовича были две слабости, дававшие иногда повод к размолвкам: это была, во-первых, его слабость к прекрасному полу, возбуждавшая ревность в Дарье Алексеевне, а во-вторых, его неумеренность в пище. За аппетитом мужа Дарья Алексеевна зорко следила и часто без церемоний конфисковывала у него то или другое кушанье. Однажды она не положила ему рыбы в уху, и раздосадованный этим Гаврила Романович, встав тотчас из-за стола, отправился в кабинет раскладывать пасьянс. В доказательство его добродушия рассказывают, что когда после обеда жена, придя к нему с другими домашними, стала уговаривать его не сердиться, то он, совершенно успокоенный, спросил: "За что?" и прибавил, что давно забыл причину неудовольствия».
«Невоздержанность в еде иногда приводила Булгарина к весьма неприятным последствиям, о чем свидетельствуют следующие строки из недатированной записки (по-видимому, 1840-х гг.) А. Н. Гречу: "Любезный Алеша! Не знаю, здоров ли ты после вчерашнего обеда, но я… не выдержал. Обед был просто дурной. Фарши — брррр! Петух был гадко сделан — соус из старой курицы с чахлыми трюфелями! — я страдал всю ночь жестоко, а во сне по уши обкакался. Умора! Ночью должен был мыться — теперь здоров!.."».
От «невоздержанности в пище» приходилось порой страдать и поэту И. И. Дмитриеву. «Я слышал вчера, — пишет А. Я. Булгаков брату, — что боятся за Ив. Ив. Дмитриева: он обедал у Бекетова, объелся икры, попалась хороша, так ложками большими уписывал, сделалось дурно, и вот 9 дней, что не может унять икоту».
Директор императорских театров А. Л. Нарышкин «часто бывает болен объеденьем, — с досадой пишет жене из Москвы балетмейстер И. И. Вальберх, — и оттого мы остаемся в совершенном безведении, когда отсюда выедем… Сегодня назначен был спектакль и отменен за объедением Нарышкина».
Любителей вкусно и плотно поесть было в то время немало. Князь И. А. Гундоров известен был «неугомонностью своего аппетита, которому, однако ж, не всегда расположена служить его натура, несмотря на свою солидность: случается под конец обеда или ужина, что, наложив себе верхом тарелку какого-нибудь кушанья и приготовясь наслаждаться им, он вдруг с глубоким вздохом оттолкнет его от себя с досадою, примолвив: не могу!».
