Среди вельмож, собиравших табакерки, были А. Б. Куракин, Я. И. Булгаков и др. Однако «принцем табакерок» признан был князь А. Н. Голицын. В мемуарной литературе упоминаются также имена «больших охотников до нюхательного табаку». Об одном из них, А. П. Ададурове, рассказывает С. П. Жихарев: «Всякое дело мастера боится, — подумал я, — если шталмейстер такой же знаток в лошадях, как и в табаке, то конюшенная часть при дворе должна быть в порядке».
«Тогда нюханье табаку дамами так же было распространено, как теперь куренье папирос», — свидетельствует А. Панаева, вспоминая актрису Е. Семенову, жену князя И. А. Гагарина. «Я видела у нее только маленькую золотую табакерку с каменьями на крышке; она постоянно вертела ее в руках и часто из нее нюхала табак».
Многие дамы рады были в подарок получить хороший дорогой табак Н. П. Голицына писала дочери из Петербурга: «Как мы уговорились, я здесь купила коробку табака, такого же, какой я люблю, и я его сберегу — до твоего приезда. А вместо этого я прошу тебя тот, который у тебя в коробке, послать г-же Глебовой, которой я обещала такой табак прислать, но только устрой так, чтобы та не подумала, что присланный тобою табак куплен в Москве, но знала бы, что это я его ей прислала».
«Нюхатель всегда подвержен маленьким бедствиям: нет в жизни удовольствия без горечи, нет розы без шипов.
Кроме чихания, внезапного треска, весьма неприятного для посторонних, нюхатель имеет множество других неудобств. Слизистая перепонка, раздраженная табаком, отделяет черноватую слизь, чтобы сохранить целость своего туалета, нюхатель необходимо должен бодрствовать постоянно и неутомимо.
Особенно люди пожилые подвержены этим неудобствам. Если вы видели шестидесятилетнего нюхателя, то без сомнения видели также и черноватую каплю на конце его шестидесятилетнего носа».
«…Я на всю жизнь получил отвращение от нюхания табаку, ибо дядя мой до того нюхал, что носовые нервы у него расслабли, и он не чувствовал, когда под носом скоплялись у него табачные капли. Однажды случилось за обедом, что пар из тарелки с супом выгнал из носа его подобную каплю скорее обыкновенного и она канула в суп… Это сделало такое на меня впечатление, что я не мог есть без омерзения».
Известно, что императоры (и Александр I, и его брат) не жаловали «табашников». Примечателен рассказ графа Аракчеева, переданный в воспоминаниях генерала С. И. Маевского: «В один день работал я с Государем в кабинете и не знаю как-то замарал нос. (Ты знаешь, что Государь не любит табашников.) Государь, увидя это, говорит мне:
— Граф! Нынче и ты нюхаешь табак?
Мне так было стыдно, что я поклялся быть впредь осторожнее».
«В ожидании выхода государя (Николая I. — Е.Л.) несколько министров разговаривали между собою, и Вронченко нюхал табак. В эту минуту, как государь вошел, у него между пальцами была щепоть, и он, опустив руку, стал понемногу выпускать табак на пол. Меныпиков, заметив это, улыбнулся; но государь резко сказал, что подданному делает честь, если он боится своего государя».
«Есть известные, характеристические признаки, по которым легко узнать нюхателя à la bon ton, нюхателя фешонебля и нюхателя аристократа.
Прежде всего нюхатель, который хотя сколько-нибудь уважает себя, никогда не станет открывать свою табакерку с шумом и предлагать табак посторонним лицам. Благовоспитанному человеку неприлично предоставлять пальцам первого встречного свой испанский, макубский, виргинский или тонненский табак. Табакерка, открытая для всех, может быть сравнена с уединенным большим домом, не имеющим ни окон ни дверей, осужденным на развалины, оставленным своим господином на произвол ветров, дующих со всех четырех сторон. Нюхатель, который сколько-нибудь уважает себя, который желает избегать известных неудобств, сопряженных с нераздельностию имуществ, пользоваться своим табаком позволяет только искренним своим друзьям, и то еще с разборчивостию».
Эти правила «проливают свет» на сцену из повести О. И. Сенковского «Вся женская жизнь в нескольких часах»: «Она нашла маменьку в зеленой комнате сидящею на диване рядом с каким-то господином, возле которого с другой стороны занимал место Иван Иванович, потчевавший его табаком из своей табакерки» Таким образом, ни Ивана Ивановича, ни его «высокого покровителя», которого он потчует табаком из собственной табакерки, нельзя назвать нюхателями à la bon ton.
Аристократ «нюхает тайком, так чтобы никто не заметил; или если он нюхает открыто, то выказывает столько вкуса, столько небрежности, с такою грациозностию приближает большой и указательный пальцы к кончику своего носа, что этот маневр придает некоторое благородство всему его виду.
Он старается не чихать; или если щекотание слишком сильно, то он мужественно задушает в себе этот треск, выпуская его в индейский фуляр. Он неутомимо заботится, чтобы на его носу никогда не заметно было ни малейших признаков табаку, самого легонького пятнышка».
В каждом богатом доме была курильная (или курительная) комната, примыкающая к кабинету хозяина. За неимением «оной» хозяин приглашал своих приятелей в кабинет. Трубки служили предметом угощения. Раскуривал их обычно казачок, прозванный «чубукшипаша» или чубукчи. Каждый курильщик имел собственный мундштук, который носил в кармане, подобно носовому платку. Известны случаи, когда в богатых домах предлагалось гостям «раскурить трубку бумажкою», то есть крупной ассигнацией. По свидетельству современников, князь А. Н. Голицын, расточительство которого не знало границ, «сторублевыми ассигнациями давал прикурить трубки гостям». Подобно князю Голицыну вел себя и герой повести Н. А. Дуровой, отчаянный игрок Лидин, спустивший в результате все состояние: «Игроки, видя, что он раскуривает трубку простою бумагою, а не бумажкою, как то делал прежде, перестали играть с ним на слово, но требовали, чтоб он положил на стол, как и другие, наличные деньги!».
Выкурив трубку, гости пили из маленьких чашек крепкий и густой кофе, запивая его холодной водой («по-восточному»). А. Ф. Вельтман в «Воспоминаниях о Бессарабии» так описывает прием гостя в «великолепном доме»: «Вас сажают на диван; арнаут в какой-нибудь лиловой бархатной одежде, в кованной из серебра позолоченной броне, в чалме из богатой турецкой шали, перепоясанный также турецкою шалью, за поясом ятаган, на руку наброшен кисейный, шитый золотом платок, которым он, раскуривая трубку, обтирает драгоценный мундштук, — подает вам чубук и ставит на пол под трубку медное блюдечко. В то же время босая неопрятная цыганочка, с всклокоченными волосами, подает на подносе дульчец и воду в стакане. А потом опять пышный арнаут или нищая цыганка подносят каву в крошечной фарфоровой чашечке без ручки, подле которой на подносе стоит чашечка серебряная, в которую вставляется чашечка с кофе и подается вам. Турецкий кофе, смолотый и стертый в пыль, сваренный крепко, подается без отстоя».
В Одессе пьет кофе по-турецки, с трубкой, однако, не запивая водой, автор в «Евгении Онегине»:
Потом за трубкой раскаленной,
Волной соленой оживленный,
Как мусульман в своем раю,
С восточной гущей кофе пью.
Этот обычай был распространен не только на юге России. А. Н. Вульф, находясь на военной службе в Петербурге, в 1830 году записывает в дневнике: «Как не иметь женщину, которая выходила со мной одна в кабинет мужа, оставляя гостей, чтобы сидеть со мной, пока я с кофеем курю трубку!».
