Примечательна история, рассказанная А. И. Соколовой:
«Цензура в то время была необыкновенно строга, и гг. цензорам работа была тяжелая.
Как теперь помню я, как в одно из заседаний Ржевскому объявлен был из Петербурга выговор за то, что в одной из повестей, помещенной в "Москвитянине", встретилось следующее сопоставление.
Описывался приезд в уездный город дочери городничего, и в виде характеристики сказано было: "Она была большая кокетка" и в скобках добавлено: "воспитывалась в институте".
В настоящее время почти невероятным может показаться, чтобы подобная безобидная фраза могла послужить мотивом к служебному взысканию, а между тем Ржевскому, как я уже сказала, был объявлен официальный выговор, с разъяснением, что подобная фраза "бросает тень на учреждения, находящиеся под непосредственным покровительством государыни императрицы"».
Матушки очень заботились о нравственности дочерей. Порой доходило до смешного.
«Теща моя, — вспоминает В. А. Соллогуб, — всегда эксцентрическая, выкинула штуку… о которой я до сих пор не могу вспомнить без смеха. Для жены моей и меня в доме моего тестя была приготовлена квартира, которая, разумеется, сообщалась внутренним ходом с апартаментами родителей моей жены. Теща моя была до болезни строптива насчет нравственности и, предвидя, что ее двум дочерям девушкам — младшей из них, Анне, едва минул тринадцатый год — придется, может быть, меня видеть иногда не совершенно одетым, вот что придумала: приданое жены моей было верхом роскоши и моды, и так как в те времена еще строго придерживались патриархальных обычаев, для меня были заказаны две дюжины тончайших батистовых рубашек и великолепный атласный халат; халат этот в день нашей свадьбы был, по обычаю, выставлен в брачной комнате, и, когда гости стали разъезжаться, моя теща туда отправилась, надела на себя этот халат и стала прогуливаться по комнатам, чтобы глаза ее дочерей привыкли к этому убийственному, по ее мнению, зрелищу».
Многие маменьки опасались оставлять своих дочерей во время занятий наедине с молодым учителем. Н. А. Татаринова-Островская, вспоминая уроки словесности с Н. А. Добролюбовым, пишет: «Мамаша вышла из комнаты. Через несколько минут она воротилась, приглаженная и прибранная. Степан нес за ней столик, свечу и рабочий ящик. Она уселась оберегать меня от молодого учителя».
Когда дочери оказывались «в поре», маменьки вынуждены были затронуть тему «полового воспитания», выражаясь современным языком. Делали они это весьма деликатно, если не сказать наивно и смешно. «Я помню, например, мама сказала, — пишет в дневнике Т. Л. Толстая, — когда мне было уже 15 лет, что иногда, когда мужчина с девушкой или женщиной живут в одном доме, то у них могут родиться дети. И я помню, как я мучилась и сколько ночей не спала, боясь, что вдруг у меня будет ребенок, потому что у нас в доме жил учитель».
«Я должна была объяснить тебе, — сокрушается матушка в повести Н. Г. Чернышевского «История одной девушки». — Но как же говорить об этом? Это очень затруднительно. Думаешь, бывало: как я стану давать мыслям дочери такое направление? Казалось, нехорошо. То-то, наша глупость, наши предрассудки!..».
«Вопросы полового воспитания» осторожно обходили и в учебных заведениях. Наставницы призваны были давать мыслям девиц «целомудренное направление». Так, например, инспектриса Смольного монастыря Шипова «задумала изменить церковный устав: во время рождественской обедни вместо праздничных стихов приказала петь "Достойную"… Она запретила петь именно место, где говорится: "Вякий младенец мужеска пола, разверзающий ложесна", найдя это неприличным для девиц. Владыко на это прибавил, что если ей позволить, то она запретит и "Дева днесь рождает" и проч.»
«Тяжелой науке света» обучали дочерей заботливые отцы. Подтверждение тому — письма Ж. де Местра, А. Я. Булгакова, Д. Н. Блудова, А. Ф. Бригена, адресованные дочерям. С особой ответственностью и заботой подходили к этой обязанности отцы, когда дочери «имели несчастие» лишиться матери. Убедиться в этом можно, прочитав письма М. Сперанского, А. И. Герцена, А. Г. Венецианова, выдержки из которых приводятся в данной книге.
«Худо, очень худо оставаться при дочерях одному отцу в эту эпоху развития органической жизни, в которую отец ценностью жизни нравственной должен отдаляться дочерей… Дочь должна быть откровенной с отцом, точно так же, как и с матерью; но отец не должен колебать приличий полупредрассудками, из источников нравственности составленных», — писал в начале 30-х годов А. Г. Венецианов своим соседям по имению, отцу и сыну Милюковым.
Помимо родителей, светским воспитанием «молодых девиц» занимались тетушки или другие почтенные родственницы. «В период моего образования я много перечитала серьезных книг по выбору тетушки, — вспоминает М. А. Паткуль, — которою строго цензуровалось мое чтение. Те места, которые, по мнению ее, читать мне не следовало, скалывались булавкой; никогда мне и в голову не приходило заглядывать в запрещенные страницы».
«В прежние годы… — свидетельствует В. Н. Карпов, — семейная жизнь была более сосредоточенною, чем теперь. Что же касается девушки, то она, подчиняясь вполне традициям времени, проводила дни своей молодости при строгом режиме жизни почти монастырского устава. Счастливая молодежь, в лице двух-трех избранников, посещавших семью, и в большинстве случаев состоящих из родственников, как бы осуждена была видеть всякий раз одних и тех же девиц. И только бал, и только танцы предоставляли молодежи, не принадлежавшей к родне дома, в семье которого был бал, быть среди роскошного цветника девиц, незнакомых, но принадлежавших к лучшему обществу дворян, чиновников и купечества. Весьма понятно, что танцы были почти единственным путем, дававшим возможность познакомиться с девушкой, поговорить с нею и открыть свои чувства…
Девушка в те годы для молодежи действительно была "дивом", которым только изредка и при известных условиях можно было любоваться…».
С нетерпением ждали молодые люди святочных маскарадов.
«Говорили: ехать на огонек, потому что в тех домах хорошего общества, в которых хотели принимать незнакомых масок, ставили свечи в окнах (как теперь делается взамен иллюминации), и это служило сигналом или приглашением для молодежи, разъезжавшей целыми обществами под маской. Разумеется, не проходило без сердечных приключений: иногда молодой человек, не имевший возможности быть представленным в дом, т. е. в семейство девушки, которую он любил, мог приехать под маской, видеть ее обстановку, семейную жизнь, комнаты, где она жила, пяльцы, в которых она вышивала, клетку ее канарейки; все это казалось так мило, так близко к сердцу, так много давало счастия влюбленному того времени, а разговор мог быть гораздо свободнее, и многое высказывалось и угадывалось среди хохота и шуток маскированных гостей, под обаянием тайной тревоги, недоумения, таинственности и любопытства».
Самым значительным событием в жизни девушки был ее первый бал — «роковая минута вступления в свет», потому так волнительны были сборы на этот бал.
Вот как описывает их М. Каменская:
«Тетушка Екатерина Васильевна первая выпросила у папеньки себе право вывезти меня и Вареньку в первый раз в дворянское собрание…
