Еще один существенный момент московско-рязанского «нелюбья», сопровождавшего набег 1382 г. Кроме Рязани Дмитрий Иванович Московский мог предъявить, но не предъявил, претензии, причем реальные, еще двум великим князьям, Дмитрию Константиновичу Нижегородскому и Михаилу Александровичу Тверскому.
Первый ранее всех на Руси узнал о появлении Тохтамыша, но также, как и Олег Иванович, не поспешил оповестить о появлении татар московского князя. Надо сказать, что всего пятью годами ранее, в 1377 г., когда «ополчилися иноплеменници ити на Русьскую землю на Новгородъ на Нижнеи», Дмитрий Константинович не нашел никаких препятствий для того, чтобы послать «весть» о татарском набеге «ко князю к великому Дмитрию Иванович[у] на Москву»
[188].
Итак, не известив московского зятя о приближении татар, нижегородский князь послал к хану, с той же целью, что несколько позднее и рязанский, отвести удар от своих владений, двух сыновей, князей Василия и Семена Дмитриевичей. Оба нижегородских князя, нагнавшие Тохтамыша где-то близ Оки, вынуждены были сопровождать ордынцев до Москвы. После четырехдневной безуспешной осады каменного Кремля хан, как известно, начал с москвичами переговоры, пообещав уйти из-под Москвы после того, как осажденные откроют ворота и выразят покорность; согласившиеся на эти условия горожане были обмануты, татары сожгли Москву, перебив население и ограбив город
[189]. Понятно, почему осажденные отнеслись с доверием к мирным предложениям Тохтамыша: гарантами на переговорах с ханом выступили нижегородские шурины, братья жены Дмитрия Ивановича («имите веру нам, мы есме ваши князи крестьянстии, вам на том правду даем»). Таким образом, ближайшие родственники великого князя, пусть и невольно, способствовали разгрому и сожжению Москвы.
При этом Нижний Новгород не был разгромлен, как Рязанские земли, Москвой. Более того, действия тестя и шуринов московского князя, похоже, если и испортили отношения Дмитрия Ивановича с нижегородской родней, то только на время. Предательское, по характеристике В. А. Кучкина, поведение нижегородских князей лишило их отца поддержки московского зятя
[190]. Однако уже в 1386 г. нижегородцы приняли участие в походе коалиционной армии под руководством Дмитрия Ивановича на Новгород
[191]. А еще через год один из виновников сожжения и разгрома Москвы, Василий Дмитриевич Кирдяпа вместе с братом, как и он клявшимся в 1382 г. москвичам в мирных намерениях Тохтамыша, овладел столицей удела, отняв его у дяди, князя Бориса Константиновича с помощью московских полков, данных братьям Дмитрием Ивановичем Московским
[192].
Что же касается позиции Твери, то в год набега Тохтамыша на Русь, кроме Олега Ивановича Рязанского, формальным обязательством воевать на стороне московского князя был связан и тверской князь Михаил Александрович. Но в московско-тверском докончании 1375 г. это положение было сформулировано для Твери жестче и определеннее, чем такое же обязательство Рязани докончания 1381 г.: если в последнем, в качестве условия выступления Олега Ивановича на помощь Москве речь шла только о «немире» с татарами, который можно было бы понимать достаточно широко, то в московско-тверском договоре 1375 г. напрямую говорится об обязанности Твери участвовать в отражении набегов Орды («а поидут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с одиного всем противу них»
[193]).
Тем не менее, в 1382 г. тверской князь не только не вмешался на стороне Москвы в конфликт
[194], но наоборот, отправил к «царю (Тохтамышу. – А. Л.)» своего посла, отпущенного из ханской ставки в Тверь «с жалованьем к великому князю Михаилу, с ярликы»
[195]. И в этом случае ни о каких репрессивных шагах Москвы по отношению к нарушителю договора неизвестно.
Таким образом, рязанский князь оказался единственным «ответчиком» за последствия набега Тохтамыша. Если, по справедливому замечанию А. А. Горского, набег 1382 г. при всех тяжелейших потерях, все-таки не стал для Великого княжества Московского катастрофой
[196], то для Рязани, безусловно, стал, причем двойной, татарской, а затем московской, разделенных во времени едва ли не несколькими неделями
[197]. Совершенно очевидно, что удар осени 1382 г. по Рязани, ранее уже обращенной в пепел Тохтамышем, не имел для Москвы никакого стратегического смысла и не мог преследовать цели захвата добычи.
Нападение явилось полной неожиданностью для Олега Ивановича, второй раз в течение короткого времени вынужденного бежать из Переяславля Рязанского. В практике межкняжеских отношений существовала некая форма денонсации договоров, «сложение целования» с официальным оповещением об этом одной из сторон
[198], в данном случае очевидно Москвой не использованная. В итоге московско-рязанское докончание 1381 г., содержавшее, кроме всего прочего, обязательство о взаимном «соблюдении» уделов, в том числе, разумеется, и Москвою рязанского, невозможно было считать действующим уже год с небольшим спустя после его заключения.
